Михаил Енотов - Коробочка с панорамой Варшавы

До сих пор дяде Ренату удавалось не работать, жить бесплатно. С рождения и до 18 лет он сидел на материнской шее; с 18 до 20 – на армейском пайке; с 20 до 25 – на героине; с 25 до 28 – в тюрьме; потом пластинку заело – на героине, в тюрьме, на героине, в тюрьме, на героине, героине, героине... Что примечательно – даже на героин дядя не тратился. Он никогда не воровал и не грабил, не выносил из дома утварь, и сам отравой никогда не торговал. У него была своя система. Дядя объяснял мне ее так: “Например, у тебя есть желание приторчать, и даже деньги на “приторчать” у тебя есть... Но не всегда желание плюс деньги равняется “приторчать”. Иногда в этой реакции нужен катализатор... Понимаешь?”. В общем, за этот самый труд “катализатора” дядя и получал в итоге бесплатную дозу – премиальную белую крошку на кончике ногтя. Которая была куда дороже нового плазменного телевизора, поездки с семьей на Мальту, бессмертия или еще чего. Дальше шла химия уже в буквальном смысле. Демидрол плюс героин плюс еще кое-какая дрянь – я как-то наблюдал за этой кухней – и вот у дяди уже была не одна доза, а три или четыре. Тогда он мог даже угостить свою девушку.

Они запирались в ванной и выходили оттуда через полчаса, мертвые и довольные. Потом оба садились и, уставившись закрытыми глазами – демидрол брал свое – в телевизор, грызли семечки. Лузга падала с их губ мимо кульков на пол, а даваника* кричала с кухни, что они, “каралесина-сукалар”,** загадили последнюю нормальную ложку. Теперь дяде было тридцать два, он стоял передо мной в колпаке с надписью “ресторан Ял”, и мне казалось, он сошел с ума. В это было легче поверить, чем в то, что он соскочил с героина после десятилетнего стажа и многократных попыток лечиться. Соскочил ради работы шеф-поваром в этой харчевне – одной из тех, куда стареющие говнюки мидл-класса водят своих облезлых баб. Эти пингвины носят галстук без зажимов и делают вид, что живут на широкую руку, а на самом деле с тоской провожают каждый кусок еды, отправляющийся даме в рот. – Как мамка? – спросил меня дядя. – Хорошо вроде. – Что-то она пропала… – Да она же сейчас в Саратове по работе. – Как это? По какой работе? – Вот так… в Саратове, – пальцами я нарисовал в воздухе кавычки с обеих сторон слова “Саратов”. – Прячется опять что ли? – спросил дядя; я положительно ответил улыбкой, и он усмехнулся. – Ну, маленький отдых никому не помешает… Только Саратов – это как-то несерьезно. Говорила бы уж тогда, что на Гавайях. – Нам бы тогда не кирпичами окна били, а гранатами, – сказал я, завязывая за спиной лямки фартука. – В смысле? За резкой лука мне пришлось ввести дядю в курс “дела о разбитом окне”. По моим щекам потекли слезы. Я умыл лицо и дорезал чертов лук. Помимо дяди, на кухне работали еще два повара чуть моложе дяди. Я делал почти все то же, что и они – только зарплату получал, как посудомойка. Впрочем, не за это я их не любил. Меня бесило, что один слишком часто снимал с блюда пробу – мне казалось, он хочет таким образом наесться; у второго же были очень волосатые руки, и я иногда случайно замечал, как волос с его руки падает в сковороду – такому орангутангу не место было на кухне. Дядя вышел покурить на улицу, я увязался за ним, потому что не любил оставаться с теми двумя. На улице, вместо того, чтоб достать сигарету, дядя подошел к мусорному контейнеру и стал что-то там высматривать. Аккуратно он извлек из кучи мусора пластиковую бутылку объемом один литр. Я решил, что дядя, наверное, собирает крышки от бутылок этой газировки, чтобы потом отправить их куда-нибудь и получить какой-нибудь брелок или ключи от рая. Только когда дядя прикурил сигарету и прожег ей дырочку в бутылке – только тогда я понял, что задумал этот наркоман. – Я, кстати, когда ты маленький был, – дядя высосал из бутылки белый дым и, задержав дыхание, продолжил, – все время тебе в комбинезон траву клал.

– Зачем? Чтоб иммунитет выработался? – ухмыльнулся я. – Нет, – дядя выпустил дым, – просто мамка тебя часто со мной оставляла, а я же дома не буду из-за тебя сидеть… За мной друзья на машине заезжают, ну я тебя на заднее сиденье и поехали. А траву к тебе в комбинезон клал на всякий случай – тебя же обыскивать не станут. – А потом я вырос, не у кого стало траву прятать, тут тебя и повязали…, – пошутил я. – Да меня никогда бы не повязали… Я сам пришел в отделение и сказал: “Вяжи меня, начальник, а то меня уже тошнит от свободы!”. – Ага… а он проникся твоей честностью и в слезах, матеря закон, надел на тебя наручники… Дядя прокряхтел, как старый пират. Вдруг из-за контейнера вышла кошка.