Михаил Енотов - Коробочка с панорамой Варшавы

– Вроде того, – чуть выше моего плеча пролетел окурок, я обернулся, но соседа на балконе уже не было. Карина была чуть менее красива, чем мне бы хотелось, но чуть более, чем я заслуживал. Мы вместе учились еще в школе, но встречаться начали только в минувшем мае. Сегодня она должна была сдать последний экзамен – об этом она и рассказывала мне в течение почти десяти минут, пока я гулял с Патриком. Меня всегда раздражало в ней чересчур серьезное отношение к учебе. А еще то, что она стеснялась целоваться на людях. Ну и еще, пожалуй, все ее друзья и привычка все время жевать. Когда я положил трубку, мы с Патриком уже подходили к нашему подъезду. Дома я, не переодеваясь, пошел на кухню, налил себе кофе. Помимо маленького члена, от отца я унаследовал привычку читать за завтраком газеты. Поэтому, отравляя желудок кофеином, я каждое утро еще и попутно отравлял мозг. В газеты очень удобно заворачивать елочные игрушки; из газет получаются отличные треуголки для малярных работ; порванные на мелкие кусочки газеты могут достойно заменить кошачий туалет... Но какой умник придумал их читать?! – я наслюнявил палец и перелистнул страницу. Дочитав колонку до конца и закрыв газету, я заметил на холодильнике записку, прикрепленную на магнит: отец уехал по делам и просил меня помыть посуду. Я обернулся – раковина едва вмещала всю грязную посуду. Допив одним глотком кофе, я водрузил свою кружку на вершину посудной горы и удалился. Надеясь, что, может, эта девушка сегодня наконец уехала, я заглянул в спальню. Нет, она не уехала: полуголая она спала под простыней, беззащитная и нахальная. Мама моя вот уже неделю не появлялась дома. Она скрывалась от кредиторов, иногда звонила и обещала скоро объявиться. Отец тем временем привел домой эту девушку, и она вот уже три дня жила у нас. За то время я не обмолвился с ней ни словом. Мой отец был порядочным человеком и, может быть, даже не чуждым пуританским нравам. Просто с мамой моей их уже много лет нельзя было назвать иначе, кроме как сожителями: они уже настолько были холодны друг к другу, что даже почти не ругались. Отцу было сорок четыре, и он старательно молодился. Не знаю, где он нашел эту девушку, но вот она лежала передо мной, выступая живым свидетельством того, что молодиться отцу удавалось с блеском. Она была, наверное, чуть младше меня – может, лет двадцать. Красивая – явно из тех девушек, зрение которых вообще не отличает заморышей – таких, как я – от, скажем, скамеек или фикусов. Я пошел в свою комнату, рухнул на кровать. В голове у меня играла эта песня – Architecture in Helsinki “It’5”. Такое часто со мной бывало: я просыпался с какой-нибудь песней в голове, и мне надо было ее срочно прослушать. Иначе я на весь день становился узником своей аутистской дискотеки. Такой вот забавный пассаж: я скучающе пялился в потолок, лежа на кровати, а диск скучающе пялился в стену, стоя на полке; и я не был паралитиком, и между нами не было океана, и возле полки даже не стоял вооруженный гвардеец – но послушать диск я все равно не мог. Магнитофон у меня был старый и не поддерживал диски такого формата, а компьютер уже месяц назад унес кто-то из маминых кредиторов за долги. Остались только колонки и мышиный коврик. Мне стало досадно, и я дал себе щелбан в нос – за конформистские настроения. Тут ко мне в комнату вошел Патрик, он лег посреди комнаты и стал играть со своей резиновой игрушкой-пищалкой. Потом ему, видимо, надоело это занятие, и он залез ко мне на постель. Вдруг в двери появилась эта девушка; на ней был мамин халат. Я только теперь заметил, что Патрик с самого ее появления в квартире ни разу на нее не гавкнул. Это меня насторожило, ведь по своей ненависти к человеческому роду с Патриком не могло сравниться ни одно существо на планете. Ну, разве что библиотекарши. – Привет. Слушай, а где у вас кофе лежит? А то в той маленькой баночке на столе кончилось..., – сказала она, играя при этом стеснение. – В шкафчике над плитой. – Я смотрела в шкафчике, там нет. – Есть. Оно в банке из-под какао. – Спасибо, – она почесала правую лодыжку левой ступней, и я заметил на внутренней стороне ее ляжки родимое пятно. – А как тебя, кстати, звать? – Вот, возьми, – я поднял с пола игрушку-пищалку. – Если что-то понадобится, то подай мне сигнал этой игрушкой, и я тут же прибегу и исполню любую твою прихоть. – Прямо-таки любую? – она так посмотрела на меня, что в следующее мгновенье мне пришлось повернуться на бок, чтобы скрыть эрекцию. Я понял – эта девка решила надо мной поиздеваться. – Что ты так смотришь? Я сказал “прихоть”, а не “похоть”, – она засмеялась. – Дурак, – она подошла ко мне и, улыбаясь, протянула руку: