Люди говорят, у фрау Зауэр есть мандрагора. И чего только люди не наговорят! Да Зауэриха и сама может много чего порассказать, когда она в настроении: мандрагора, мол, такое растение, вроде картофеля или помидоров, да только растет она не у нее в огороде и вообще родом не из здешних мест, а привозят ее издалека, из Гималаев. Фрау Зауэр делает ударение в этом слове на первом «а». Оттуда, от ее дядюшки, проживающего где-то в центральном горном массиве, ей иногда приходит посылка с пакетиком сушеной мандрагоры. Получает она ее не из первых рук, а через второго дядюшку, живущего в Косвиге, то есть через косвигского дядюшку, который приходится родным братом первому, гималайскому: второй пересылает половину присланной из Гималаев травки уже ей, фрау Зауэр, хотя это, по всей вероятности, запрещено; туда входят корни, желтоватые цветы и зеленые ягоды. Своей половиной сушеных растений косвигский дядюшка распоряжается сам. Фрау Зауэр может много чего порассказать, когда она в настроении. Но почтальонша подтверждает — все верно, все чистая правда, всегда ношу к фрау Зауэр посылки из Косвига, одну под рождество, вторую в конце июля — начале августа.
Если понадобится, рассказчик сможет привести еще ряд доказательств.
Фрау Бирбаум — известно, что и другие-прочие входили в этот дом подобным же образом, — в эту среду постучалась в заднюю дверь и услышала изнутри голос, приглашающий войти. Фрау Зауэр, чей голос она услышала, бабища килограммов до ста живого веса и вне возраста, этакая гора мяса в пределах между сорока и семьюдесятью, помедлив, выступает навстречу гостье, ожидая, что та первая поздоровается и скажет, зачем пришла.
— Доброго утречка! — По выговору сразу ясно, что фрау Бирбаум — переселенка откуда-то из-под Эльбинга, а точнее, из Шлобиттена. — Доброго утречка, фрау Зауэр! — Звучит это, наверное, чересчур фамильярно. Гостья вообще ведет себя слишком развязно и, чтобы скрыть смущение, тараторит этаким любезно-бойким, чуть ли не приторно-бойким говорком: — В это лето уж как капустка хорошо растет, ничего не скажешь! — А потом: — Верно ведь? — Значит, успела-таки краешком глаза взглянуть на кочаны. Фрау Зауэр сперва надо сообразить, кто же это пожаловал к ней с черного хода, что это за птица такая и с чем ее едят. Но потом она вспоминает — ах, да это та самая! Причем звучит это «та самая» вполне дружелюбно. И еще ей приходит в голову: из Померании она, вот откуда! Живет теперь в доме Бирбаумов, повезло бабе — и крыша над головой есть, и в семью ее приняли, да, можно сказать, и в деревне чуть ли не своей почитают; так что есть чему радоваться.
— Входите же! — Фрау Зауэр просит гостью пройти на чистую половину. — Прошу вас! — Фрау Зауэр распахивает дверь тихой, уютной, до блеска вылизанной залы, где тикают и такают заведенные до упора настенные, напольные и настольные часы. Звуки чужого дома завораживают. Южное окно завешено льняными занавесками. В чужом освещении все смотрится как в тумане. — Входите же! — Фрау Зауэр жестом приглашает гостью к большому круглому столу, стоящему посреди комнаты. Этот тяжелый круглый стол — чужая территория — покрыт крахмальной скатертью кофейного цвета, вязанной сеточкой и богато изукрашенной узорами; а на скатерти, в самой середине, словно след от циркуля или знак центра мира, прямо на ажурной розетке, там, откуда расходятся во все стороны кружевные лепестки, там, где вязальщица накинула на крючок первую петельку, на которую потом час за часом наращивала все новые и новые круги, сплетая нити продуманно и строго по плану, стоит хрустальная ваза. Шлифованный звездчатый цветок в дне сужающейся книзу вазы пришелся как раз на ажурную розетку. Увядшие ветки красавки свисают над ней, маленькие круглые цветочки сохраняют приятный для глаз сиреневый цвет. Этот цвет таит в себе некий тревожный сигнал: «Не трогать! Ядовита!» Сразу представляешь себе детские ручонки, тянущиеся к сиреневым цветкам и иссиня-черным плодам. Создавая себя, природа крайне редко думала о человеческих детенышах. И заботилась в основном об овсянках и синичках, для них яд красавки наверняка не опасен, ведь их дело — помогать красавке размножаться. Своя выгода превыше всего. Фатальный принцип. Природа — не моралист-пустозвон.
Гостья погружается в запахи чужого дома. Восковая мастика и влажные доски пола.
— Садитесь, фрау э-э… — Зауэрша запнулась.
— Бирбаум, — подсказывает гостья.
— Бирбаум? — переспрашивает хозяйка дома таким тоном, словно хочет сказать: «Вот это да, неужели ж это женушка нашего фронтовика Бирбаума, вернувшегося из России?»
Читать дальше