— Мы сыграли свадьбу несколько недель назад, тихо и скромно, — отвечает на ее невысказанный вопрос фрау Бирбаум тоном официального уведомления и, как она надеется, вполне грамотно и с хорошим произношением; уверовав в это, она продолжает: — Я пришла передать вам привет от моей свекровушки, Луизы Бирбаум, и напомнить, что ваша уважаемая бабушка, которая, говорят, была женой портного, в свое время помогла нашему дедушке в том же, за чем и я к вам пожаловала…
Фрау Зауэр выжидательно прислонилась к кафельной печке. Она пока помалкивает о своих возможностях и умениях, греет необъятным теплым задом холодный кафель, обдумывает со всех сторон нежданный визит. Почему господь не гнушается грешниками? Наверняка у него есть на то причины. У меня тоже. Намек фрау Бирбаум все еще висит в воздухе. А сама она с непроницаемым видом разглядывает коричневато-голубые узоры на плотных гардинах.
— Вот оно что, — говорит та, что у печки. — Курт всегда был нашенский парень. — Нашенский? Что это значит? Это слово — изобретение самой Зауэрши и означает всеобъемлющую характеристику, которая включает все положительные человеческие свойства — например, сообразительность, живость, терпение, вспыльчивость, опрятность, храбрость, резкость, упрямство; но также и отсутствие сообразительности, то есть тупость, и нехватку храбрости, то есть трусость. Слово, которое может обозначать что угодно. Значит, Курт — нашенский парень, и фрау Зауэр еще раз повторяет: — Вот оно что!
Фрау Бирбаум решает вновь вернуться к теме разговора:
— Мне кажется, я ясно дала понять, зачем сюда припожаловала.
Ишь ты, больно напориста, видать; ну тогда получай:
— Дорогая фрау Бирбаум, ничем не могу вам помочь. Ума не приложу, чего вы от меня хотите.
Фрау Зауэр поднимает плечи и забывает их опустить. На лице ее появляется ухмылка хитрого мастерового, а глаза выражают нечто противоположное словам, которые она произносит:
— Ничегошеньки не могу.
Это не что иное, как сигнал к началу переговоров. В этот момент плечи ее опускаются. И фрау Бирбаум начинает уговаривать. Мол, так хочется деток, пока нет сорока. Когда уже каждый день на счету. А они пролетают без толку, зазря. Теперь, когда война кончилась и мы выжили. А она здесь одна-одинешенька, без своих — вся родня осталась там, в Росвайне. И Курт так поглощен полем да скотиной, что на нее уж его и не хватает. Да и каморка под крышей пустует — с тех пор, как дедушка помер.
— Вот и судите сами, фрау Зауэр, на пословицу «поживем — увидим» нам с Куртом надеяться не след.
Фрау Зауэр кивает и изображает на лице что-то вроде сочувствия.
— Значит, вся надежда на меня. — Она смеется. Успела уже рассмотреть свою просительницу с ног до головы и не оставила без внимания оттопыренные карманы вязаной кофты. Слева — черный бумажник, справа — лакированная коробочка, из тех, в каких хранят драгоценности. И она произносит ритуальную фразу: — Только для вас! — И добавляет многозначительно: — И ради нашего Курта.
Фрау Зауэр выходит из комнаты. Дверь она оставляет открытой и слышит, как Бирбаумиха тихонько кладет телячью косточку с ключом на стол и робко присаживается на краешек стула. Бирбаумиха в свою очередь слышит, как Зауэрша вытаскивает из-под лестницы чемодан или ящик, щелкает замками и чем-то там шелестит. Потом гремит посудой на кухне. Фрау Зауэр варит питье из mandragora officinarum, растения, экстракт которого возбуждает половую деятельность и лечит от бесплодия. Варит она его, как готовят отвары все хозяйки: кипятит воду, бросает туда сушеные корни, цветы, ягоды и листья, дает немного покипеть, потом накрывает крышкой и ждет пять минут, пока настоится. Этого вполне достаточно. Отвар процеживается через ситечко и наливается в бутылку из-под пива, заранее прогретую и обернутую влажной тряпицей.
Фрау Зауэр вручает просительнице бутылку. Утром, днем и вечером по рюмке, супругу — двойную порцию, по возможности натощак.
Фрау Бирбаум укутывает горячую бутылку полами вязаной кофты.
— Сколько я вам должна? — задает она ритуальный вопрос.
— Денег я не беру, — ломается Зауэрша и глядит задумчиво куда-то мимо Бирбаумихи. Фрау Бирбаум вынимает коробочку из правого кармашка, нажимает большим пальцем на кнопку, и крышечка как бы сама собой отскакивает. Коричневый топаз в золотой оправе покоится на мягкой подкладке из голубого шелка.
— Годится? — спрашивает она.
Фрау Зауэр знает такой стишок:
— Насколько чист металл, проверю я огнем, / Ну а твою любовь почувствую горбом.
Читать дальше