Петра Вернер - Неожиданный визит [Рассказы и повести писательниц ГДР]

Людвиг рад, когда я с пониманием отношусь к его проблемам, но ему не нравится, если я соглашаюсь слишком легко, без особых возражений и — пусть сдержанного — недовольства, ибо тогда и у него нет возможности показать, как тяжело даются ему подобные жертвы. А главное, как это ни странно, мое спокойствие порой разжигает в Людвиге ревность, искорки которой никогда не угасают в нем до конца, и тогда исполненная взаимопонимания беседа мигом превращается в допрос с пристрастием, а обвиняюсь я в недостаточном отпоре различным ухаживаниям (еще хуже, если речь заходит о конкретном мужчине). У Людвига неожиданно проявляется склонность усматривать в любом пустяке и ничего не значащем жесте признаки моей податливости или кокетства, которые при всей фантастичности его подозрений кажутся ему вполне доказательными, а объясняется все это трогательной убежденностью Людвига, будто каждый мужчина, за исключением не берущихся в расчет кретинов и идиотов (он чурается подобных выражений), считает меня, как и он лично, самой желанной женщиной на свете. Нет, точнее, он считает меня не самой, а единственно желанной, чем противопоставляет себя сонму чудовищных соблазнителей, образы которых, витающие над нами в эти тягостные минуты, обретают такую материальность, что у меня возникает не только трогательное чувство, но и догадка — Людвиг знает, о чем говорит, по опыту своих командировок.

Точнее, по опыту наблюдений за другими во время командировок. Дело в том, что я на редкость подробно осведомлена о его поведении в мое отсутствие. По воле случая среди ближайших сотрудников Людвига оказалась его бывшая сокурсница, некая Гретель, пережившая много разочарований; она всего лишь ассистентка, вернее, теперь уже старшая ассистентка (за стаж и прочие заслуги). Страдая от неприязни Людвига (странно: обычно он терпим и уважителен по отношению к коллегам, гораздо меньше отдающим себя науке), она переадресовала мне свою безответную симпатию и выросшую из нее любовь-ненависть.

Поскольку собственной личной жизни у нее нет, а если есть, то весьма скудная, Гретель посвящает всю свою кипучую энергию лаборатории, и от ее пристального внимания не может ускользнуть ни одно событие, хотя бы отдаленно связанное с делами лаборатории, где бы оно ни происходило, тем более что все это так или иначе соотнесено для нее с Людвигом. Ей с самого начала казалось, будто он избрал наиболее прямой и верный путь, по которому они оба (пусть не совсем вместе, но все-таки в тех же институтских стенах) делали первые шаги: Людвиг уверенно и успешно, она — с не меньшим энтузиазмом; однако ее подстерегали на этом пути неудачи, подробности которых она мне постепенно поведала в наших многочисленных беседах.

Упомянуть Гретель в качестве информанта необходимо здесь хотя бы для того, чтобы рассеять возможные заблуждения насчет моей неосведомленности об отношениях Людвига с женщинами из его окружения. Я отнюдь не поощряю Гретель к доносам, создавая, например, у нее впечатление общности интересов. Сведения о Людвиге, сообщаемые мне то в сердцах, то от необходимости посоветоваться, то просто в виде подробной информации, поступают ко мне непрошеными и почти никогда не встречают во мне благодарного отклика. Гретель слишком неделикатна и болтлива, чтобы я позволила себе при ней ослабить самоконтроль. Она совершенно не владеет своими взрывоопасными эмоциями и потому непредсказуема для коллег, ибо похожа на пороховую бочку, под крышкой которой не затихают страсти, чреватые самовозгоранием. Ее усердие и огромнейшая трудоспособность постоянно затмеваются эдакими клубами дыма.

А ведь достаточно совсем небольших, но регулярных порций внимания и участия к Гретель, чтобы поддерживать ее внутреннее кипение на приемлемом для всех уровне, не допуская взрывов. Порой я пытаюсь втолковать это Людвигу, когда мне удается перевести его монологи о далеких перспективах к разговорам на более заземленные темы, где нам легче найти общий язык, особенно если Людвиг убеждается, что я принимаю его планы безоговорочно, но вместе с тем не равнодушно.

Околичности, которыми пользуется Людвиг, когда заводит речь о командировках, сохранились у нас в качестве своего рода пережитков от первых лет нашего супружества, о чем рано или поздно догадается и мой супруг. Я давным-давно перестала донимать его своими жалобами на то, что летом он бросает нас с Иоганной на выходные одних в пыльном городе, или на то, что мы неделями остаемся безо всякой мужской помощи. В прежние времена Людвиг еще не умел глядеть на свой планы моими глазами и не мог понять, что его выступление на биофизическом симпозиуме, сколь бы ответственным оно ни было, при ином, то есть моем, взгляде на событие оказывается прежде всего шестидневной отлучкой (чтобы не сказать — и только).