Виктор Квашин - Таёжное чудо

— Ладно, проверяйтесь. График не сорвите.

— Уже проверяем.

— Давай, Санёк, по-быстрому.

— Ну, ты, Никитич, выдумал — лошадь! Я за всю жизнь ни одной лошади не видел.

— А для разнообразия. Ты же подтвердишь?

— Конечно! Я же первый заметил, — засмеялся Санька и соскочил с подножки под ливень. — Я мигом!

— Поехали, Никитич, всё в порядке, — сказал мокрый до нитки Санька, поднимаясь в кабину. — Покажи, кого спасли.

— Во! — вытащил Камкин щенка. — Герой! Так и звать буду Героем. Я его в деревню увезу, моя собака будет.

— В какую деревню, Никитич? Что-то я не понял.

— В свою деревню, Саня. Увольняюсь я.

— Как увольняешься? Ты с ума сошёл, Никитич? А как же я?

— Женюсь я, Санька! Влюбился я, понимаешь? По-настоящему влюбился! Первый раз в жизни. Сам не думал, что такое бывает. Вот так-то. А на тебя рекомендацию напишу, что готов быть машинистом. Экзамен сдашь, сам поезда водить будешь. Ты парень толковый, у тебя всё получится, Санька!

Камкин замолчал, глядя в дождь. Потом добавил:

— Только не женись без любви.

Всё утро Трофимыч наводил порядок после вчерашних гостей.

— Насвинячили, как всегда, а я разгребай! — бурчал он вслух. — Хорошо, хоть зюбря завалили, оставили малость. Давно свежины не было.

У него всегда портилось настроение, когда случались такие наезды. Это лето дождливое, не так часто и приезжали. А в октябре ни одного дождя, речка обмелела, перекаты по щиколотку, вот они и повадились, чуть не каждую неделю. Трофимыч сгребал мусор в ведро, то, что горит, сразу отправлял в печку, объедки — в миску собаке.

— О, даже водку не допили, охотнички хреновы. Ладно, зимой сгодится. А ты что здесь ошиваешься? Марш на улицу! — заорал он на кота. — Тайга аж шуршит от мышей, а он на печке сидит. Пошёл, я сказал!

Он оглядел комнату.

— Ладно, здесь хватит, жизненное пространство освободил. Пол потом помою. Надо ещё в бане убраться, пока светло.

Трофимыч взял ведро с мусором, сунул ноги в сапоги, пошёл к мусорной яме в дальнем конце двора. Жульчик, классная лайка, лежал калачиком у своей будки и лишь повёл ухом, да приоткрыл на секунду один глаз.

— Что, Жульчик, обожрался вчера?

Пёс вопросительно поднял брови, затем поглубже засунул нос в пушистый хвост и глубоко вздохнув, снова задремал. Стайка мелких птиц с шумом, как порыв ветра, молча пролетела над головой. Трофимыч огляделся. Тайга стояла тихая, какая-то насторожённая. Солнце тусклым пятном светило сквозь серую пелену. Ещё стайка прошелестела над вершинами деревьев. Звонко заверещал чёрный дятел и смолк, подчеркнув глухую тишину.

— Ну, извини, Жульчик. Вон ты чего спишь, а я думал, обкормили тебя. И котяра тоже в хату стремится. Понятно, погода портится. Ну, дай бог хорошего дождя, чтобы река поднялась. Может, не приедут больше до сильных морозов. Надо будет побольше дров в дом занести. Но сначала всё-таки баня.

В бане был полный бардак. Трофимыч начал было выгребать мусор, наткнулся на свитер в углу, поднял, швырнул на лавку.

— Витькин. Хозяин, твою мать! Жёнку свою привёз. Она его только по имени-отчеству: «У Виктора Георгиевича такая солидная фирма! Мы с Виктором Георгиевичем собираемся зимой в Анталию». Ну и катились бы в Анталию, чего в тайгу попёрлись?

Закурил. В голове завертелись вчерашние разговоры.

«Ты, Трофимыч, всё равно не пьёшь, иди, пока мы тут с девочками побанимся, приготовь закусон». «Да, Трофимыч, тебе это уже ни к чему. Ты, поди, уже и не знаешь, что такое эрекция, а что эякуляция», — это уже Ванька, сопляк, туда же. Коммерческий директор! Понятно, что пьяные, а цепляет. А что делать, ведь действительно хозяева. Рыпнешься — выгонят. А куда сейчас, в зиму пойдёшь? Да и хорошо тут, чего возмущаться. Бывают редко, питание завозят, работы немного. А зимой, так вообще спокойствие. Книг, вон, понавезли, читать, не перечитать. Потерпим еще».

Жульчик протяжно взвыл и стал беспрерывно лаять.

— Кого ещё чёрт несёт? — Трофимыч выглянул из бани. — Кто там, Жульчик?

Пёс завертелся, заплясал на цепи. Хвост калачиком из стороны в сторону. И прилаивает, подвизгивает — просится. Трофимыч осмотрел тайгу во все стороны. А что там увидишь — на сопке пихта стеной, в распадке тополя, берёзы, ивняки.

— Ладно, Жульчик, отстань, некогда мне, — Трофимыч потрепал собаку по загривку, вернулся в баню.

Но пёс не унимался. Он лаял на одной ноте, как-то необычно: «Ав-ав! Ав-ав!». Трофимыч, машинально составляя на полочку флакончики, тюбики и прочие никчёмные «прибамбасы», пытался припомнить, на какого же зверя так лает Жульчик. Вспомнить не смог. Лай, наконец, надоел. Трофимыч вышел, прислушался. Тихо в тайге. Только от соседней сопки отражается собачий лай: «Аф-аф, аф-аф».