Степан Зотов - Первый ангел

— «Свобода — это осознанная необходимость», ты быстро учишься на Красном пути — положительно, голоса не могли без поговорок.

— Чем это отличается от тебя в детстве? От мудрых родителей с их заботой и таблеточками, — вступил Синий, — Ответь сам себе.

— Безусловно, у них было доброе намерение, как они думали. Но тут как раз они не понимали, о чем говорят. Поэтому свобода была только у меня, и я сопротивлялся.

— Чем это отличается от позиции любого, кто отказывается от лечения? Психов особенно, разве многие из них считают себя такими? Посмотри на тебя в детстве кто-то со стороны, разве они встали бы на твою сторону, а не на сторону мудрых родителей? — Синий был мастер вопросов.

— Но я был прав! — Мефистона задели за живое — Кому как не вам это знать!

— Значит, и доброе намерение тоже не критерий для насилия? Решает лишь то, кто оказался прав в конце?

— Получается так…

— Отлично. А кто судья, прав ты или нет? Может лучше было бы с таблеточками? Ни тебе Круга, ни проблем, ни прикидываться не надо, ни скрываться. Благодать. — Синий получал удовольствие от сомнения во всем.

— Но это был бы не я. Столько возможностей, знания, силы потеряно! Ведь очевидно, что Навь это огромный потенциал. Какие новые силы природы были обузданы без риска?

— «Сила», вот ты произнес ключевое слово, мальчик — Красный так и не оставил детского обращения, хотя Мефистона даже мама давно так не звала. — Ты прав, потому что стал сильнее, да?

— Да, пусть так, чёрт возьми! Что вы от меня хотите?

— Откровения — когда голоса звучали в унисон, момент был поистине значительный.

— «Кто сильнее тот и прав»? Великие же вы мудрецы.

— Не притворяйся, стыдно. В детстве ты не был сильнее. Ты стал сильнее сейчас! Сила не существует сама по себе. Ты верил, что прав и в этом была твоя сила. Абсолютная решимость рождает силу из ничего. И ты ей обладал — красноречие Красного было редким и от того еще более мощным.

— И обладаешь! Только на ней держится твоё многолетнее терпение и Долгая Война — поддержал Синий.

— Абсолютная вера в правоту нашего дела, что всё не напрасно и цели оправдают средства — Мефистон закрыл глаза и говорил как нараспев — Она оправдывает насилие, вторжение, риск и жертвы. Ради великой цели.

— Это всегда было в тебе. Это единственный закон развития. Кто же судья, когда и насколько можно преодолеть волю другого? Что есть благо?

— Никто, кроме меня. Я один несу бремя. Оправдай меня Бог и История. Кто верит, тот и правит — как священник во время службы Мефистон принял свою роль — Я понял, что вы хотите сказать. Я сам скажу вам больше. Главное насилие, которому мы должны противостоять это инертность, сопротивление природы и мира. Преграды знанию, пространство и время, смертный страх и слабости плоти. Против них я начал свою войну в детстве и перед ними я не остановлюсь сейчас. Подайте мне топор.

— Да будет так.

Решить было легче, чем сделать. Болезненные эксперименты могут привлечь болезненное внимание. Чрезмерный энтузиазм в общении с «тяжелыми» больными тоже подозрителен. Мефистону пришлось долго ждать подходящего случая. Своего дежурства, тихой ночи и наличия пациента, которого назвали бы «овощем». Для обычного человека покажется страшным, насколько лихорадочно активным бывает мозг, хотя внешне человек пускает слюни и не встает с кровати.

Когда тело становится тюрьмой, с ума может сойти любой. Мефистон прекрасно видел эти мучения. И собирался с ними покончить. Убедившись, что сёстры далеко, он закрыл дверь в палату и сел рядом. Внешне, пациент не подавал виду, что вообще заметил его приход, также скулил лицом к стене, но Мефистон видел его мысли и знал, что в центре внимания. Если возможно такое представить, то в чужих мыслях была надежда и отчаяние одновременно, безнадежность текущего и опасение, что может быть хуже. Не стоит и спрашивать, какая психическая травма может настолько повредить рассудок, чтобы целиком оторвать его от тела. Мы смотрим на безвольное тело и не подозреваем, какой крик души раздается внутри. Есть такие уровни ужаса, для которых просто нет слов. И Мефистон собирался в них погрузиться.

Пациент перед ним не был могом в полном смысле слов. Ему повезло быть «чувствительным» к Нави и почувствовать то, от чего он до сих пор не мог оправиться. Все угрозы бренного мира меркнут перед настоящим, потусторонним ужасом от мучений, которые могут длиться вечно, от которых не спасает ничто, даже смерть. Мефистон ходил по этому краю с детства и знал, что безумные видения Нави и полчища демонов можно победить только безумной же решимостью, которая лишь тогда настоящая, когда не основа на ни на чем. Кому-то повезло меньше, и вот его долг оказать помощь, поделиться своей силой. Он медленно погружался в ревущий ураган страха и боли перед собой, чувствуя на глубине душу, сжатую в комок, закрытую на семь замков, в попытке убежать от самой себя.