Степан Зотов - Первый ангел

Сколько веков мы топили в болоте свои прорывы потому, что в них было трудно поверить? Сколько открытий сгнили в бумагах, в невысказанных проектах из-за необходимости «делать что-то полезное»? Сколько ученых прокладывали себе дорогу через насмешки, невежество, злую волю, чтобы на склоне лет или даже после смерти стать Ломоносовым, Менделеевым, Циолковским! С этим пора покончить. На дворе век информации, самолетов и космических кораблей — всего, что казалось безумным еще вчера. Так признаемся же себе в этом и перестанем крутить пальцами у виска. «Триумф безумия сегодня — свет будущего завтра» — надо будет плакат сделать», — с улыбкой представлял себе Мефистон, — «Похвалу Глупости» 3 3 Эразм Роттердамский, 1509 уже написали, пришел черёд «Похвалы Безумию».

Не беда, что его работы не скоро увидят свет. Время придет, медленно, но неотвратимо. Посеянное взойдет.

Помощь другому человеку всегда оставляет приятное чувство, особенно когда сам знаешь и видишь сделанные твоей рукой изменения. Особенно когда сам человек знает и видит, выражает и чувствует глубокую признательность. Особенно когда в Нави ты можешь ощутить её искренность максимально остро, непосредственно, без слов. Впервые Мефистон чувствовал, что его сила, его дар, меняет мир к лучшему, оправдывает Долгую Войну и роль могов на земле. Оправдание, чувство собственной уникальной важности, сколько лет он шел к этому моменту…

— Голову только не потеряй, вершитель судеб! — к добру или худу, Красный редко позволял ему витать в облаках.

— Всегда приятно сделать что-то и видеть результат, это пьянит, даже вызывает привыкание, но помни, что наши цели выше. Вся эта психиатрия лишь маленький шаг, средство, топливо Долгой Войны — деловито поддерживал Синий.

— Средствами тоже можно наслаждаться, а то жить не захочется. Момент триумфа надо уметь так смаковать, чтобы до следующего хватило сил — Мефистон и так знал, что они правы и не стал длить беседу.

Было бы неверно представлять его контакт с пациентами как непрерывный победный марш, чудесные исцеления и занятные открытия на легкой практике телепатии. Бывало и такое. Но чаще сознание действительно психически больных напоминало запутанный фильм ужасов или детектив без разгадки. Только в них приходилось жить и погружаться вместе с пациентом, разделяя его страхи, холодный пот и видения. Психические силы не волшебная палочка, каждое применение само по себе истощало Мефистона, а распутывание клубков безумных загадок и противоречий в потемках чужих душ — вдвойне. Чаще всего они хотели помощи и пускали его добровольно в свою голову, даже к неприятным и болезненным точкам. Но не всегда. И это знаменовало новый этап его работы, телепатию вторжения.

Вопрос родился сам собой. Ты видишь больного, знаешь, что можешь ему помочь, но природа его недуга такова, что он может этого не знать, не верить, да просто не понимать. Или понимать, но не желать. Только много ли значения мы придаем желаниям сумасшедших? Потому они и оказались на лечении. Мефистон в своих мысленных путешествиях порой наталкивался на закрытые двери, замурованные чердаки, комнаты без окон, запертые сундуки и даже темные чащи лесов, где ветви сплетаются так густо, что не пройти — как только не представляли себе пациенты защиту своих сокровенных тайн. Иногда удавалось помочь, не переходя черту. Не все наши тайны связаны с болезнями. Иногда это просто тайны, или то, что хочется забыть. Но иногда он понимал, что вот за этой запертой дверью, бьется и кровоточит причина болезни, безумия и разлада психики. Что делать тогда, пожать плечами и уйти, или достать топор?

Насилие. Такая же тонкая грань, как и «психическая норма». Даже тоньше. Когда Вас режут ножом, вы кричите и сопротивляетесь, кажется, всё очевидно. А если Вы были в шоковом состоянии от травмы, потеряли сознание, и просто не могли сопротивляться и хирург провел Вам срочную операцию? Хуже того, мог еще и химическим способом лишить Вас сознания! Это насилие? Или спасение жизни? Если операция прошла успешно, Вы проснулись и благодарите спасителя — кажется, всё очевидно? А если не успешно? Мы оправдаем хирурга его добрым намерением? Тогда что вообще является критерием насилия? Если наше согласие неважно, сам физический процесс — нож, рассекающий плоть — тоже не факт, хороший результат — не обязательно. Остается доброе намерение резчика? Вещь тоньше паутинки. Даже в обычной медицине, согласие пациента на операцию или отказ редко являются квалифицированными. Ведь для понимания истинных причин, рисков и последствий операции нужны специальные знания врача. Может ли воля пациента быть свободной, если он вообще не понимает, о чем говорит? «Нет», — Мефистон был в этом убежден.