Lena Swann - Искушение Флориана

Знал Флориан и изумительную, парадоксальную, сказочную почти, которой место в древних монашеских агиографиях, историю выхода Панайотиса в мир после нескольких лет на Афоне.

— Рано утром, — рассказывал Панайотис удивительной какой-то, прерывистой, до сих пор чуду дивящейся интонацией, — когда после утренней молитвы я вышел из кельи за порог набрать воды из колодца, — (и тут Флориан ярко вспомнил, как на этих словах рассказа Панайотис вдруг быстро и кратко — ровно на пару секунд — закрыл курчаво-волосатыми ручищами своими глаза — выдохнул по особому, изумленно чуть качая головой — будто до сих пор изумляясь чуду, будто до сих пор поражаясь произошедшему и избранию), — я был просто ошеломлен: я увидел перед самым порогом моей кельи монаха, стоящего на коленях — совсем дряхлого, с кудрявой седой бородой и усами — в клобуке, в полном монашеском облачении: монах сразу сказал мне, что простоял в молитве перед кельей на коленях всю ночь, потому что знал что иначе я не соглашусь его выслушать. Я был так поражен, что даже не попытался помочь монаху подняться с колен. Я просто перекрестился и молча ждал, что он скажет. Монах же сказал мне: «Я приехал чтобы просить тебя занять моё место, пасти мою паству — а я переселюсь сюда вместо тебя. Мне скоро переселяться в Небесную Родину — мне было открыто, что жить на земле мне осталось совсем недолго, да я уже и теперь так стар, что мне тяжело даже говорить с людьми. Мне было откровение — я год каждый день не переставая молился Христу, чтобы Христос нашел мне замену в приходе, где я служу, — и вот на прошлой неделе пришел ответ: молясь у себя в храме, я вдруг в видении увидел и услышал всё — я услышал твое монашеское имя, я за секунду уже знал всё — я знал, я где твоя келья, я знал даже цвет крыши в твоей келье. Я знал даже, что если я просто приеду на Афон и подойду к тебе на общей молитве — и попрошу тебя стать священником, выйти в мир — ты просто молча уйдешь и запрешь дверь кельи, решив, что это искушение. Перед тем, как срочно вылететь в Грецию, я по телефону говорил третьего дня со своим другом — Константинопольским патриархом, я прошу тебя и от его имени тоже — принять священническую хиротонию: не будет ни формальностей, ни замедлений, ни бюрократии. Я прошу тебя, выслушай меня: люди погибают! Некому их пасти. Христос подскребает по сусекам уже последних людей в мире, которых можно спасти. Апостолы ведь не прятались от людей, а через не могу шли выполнять поручение Христа — идти спасать погибающих людей, делать их Христовыми учениками, крестить людей, открывать им единственную дорогу к спасению. В мире противно — уж с этим я спорить не стану, брат. Это чудовищный труд и подвиг — служить там. Но именно потому, что ты отверг мир, отрёкся от мира, возненавидел мир — и принял монашеские обеты — в тебе уже выработалось противоядие против ядов падшего мира. Ты сможешь противостоять миру. Дай мне покинуть этот мир со спокойной душой — что мои овечки не останутся без присмотра и враг не расхитит их!»

Знал Флориан про Панайотиса (от его духовных детей) еще и то, что в огромном викарском доме, где он поселился, Панайотис, вопреки строжайшим запретам церковного начальства, то и дело тайно селил бездомных, — причем, если уж пускал бездомного переночевать, то заставлял того идти мыться, — а сам тем временем, с помощью своих друзей — детей-прихожан, воровал вонючую одежду бездомного и быстро сжигал во дворе — подложив ему взамен новую чистую одежду — за что бывал неоднократно бездомными бит.

Флориан вновь вдруг вспомнил ту удивительную вспышку радости, когда Панайотису на шею кинулись тинэйджеры в Бенеттоне — в тот самый первый день их встречи. Йотис, Йотис… Да жив ли ты?…

«Я учу своих духовных детей быть монахами в миру» — пронеслась у Флориана в памяти оброненная Панайотисом фраза. «Я учу их не стесняться быть святыми. Я учу их не стесняться в точности исполнять то, что заповедовал Христос — отвергать падший мир и плевать на обычаи и традиции — ориентироваться всегда только на Христа. Ведь монашество — это не какое-то чрезвычайное особенное действо и не какой-то „особый путь“ (как любят врать немощные отпадающие коррумпированные миром христиане), — а именно и ровно то, к чему призывал Христос, то, что было обязанностью каждого первого христианина. И те монахи, которые встарь бежали от псевдо-христианской империи в пустыню — они же ведь не делали ничего особенного, не избирали никакого „особенного пути“ — они просто исполняли свои христианские крещальные клятвы и обеты и точно следовали заповедям Христа! Я учу своих святых оболтусов, даже если они физически находятся в миру, ни в чём не принадлежать этому миру, жить совсем параллельной жизнью, быть полностью свободными от мира, как бы пользоваться чем-то мирским — но как бы и не пользоваться, радоваться чему-то мирскому — но как бы и не радоваться… Чему мне и самому приходилось когда-то учиться. И как же прекрасно, Флориане, видеть, как для тех девочек и юношей, которые избирают Христа, которые полностью доверяют Христу свою судьбу и внутренне полностью отрекаются от падшего мира, — Христос, даже если они физически находятся в миру, удивительным, непостижимым образом творит некие параллельные ходы, параллельные возможности и параллельную реальность, творит феномены совсем другой, параллельной нездешней жизни — как бы прорывающейся из Божьего Царства, — Христос выводит человека в параллельную историю, создает для этого конкретного человека феномены параллельной истории, — создает феномены восстания против внешней падшей земной истории — против той истории, которая движима сатаной и одержимыми гордыней и прочими пороками людьми. Внешняя, падшая, внешнеисторическая история проходит тогда мимо как призрак, но призрак, который может ранить. Но Христос проводит сквозь лабиринты внешней истории. А избранный, спасенный человек пребывает уже как бы в совершенно другой, параллельной, Божией истории — в которой кислород уже из Божьего Царства, которым он может дышать — до момента освобождения… я не умею о чуде этом рассказывать, это только на практике можно видеть — в собственном духовном и жизненном опыте и в молитвенном и жизненном опыте других… В падшем мире идет непрерывная война, и Христу только чудом удается отвоевывать крошечные живые участки. Я учу своих духовных детей сморгнуть гипноз земной видимости. Плюнуть в лицо ублюдку-диктатору, князю мира сего, который внушает, что вот эта вся пакость вокруг — якобы, и есть жизнь, что другой никакой жизни нет, что он-де и есть „бог“, что другого никакого Бога нет, и что якобы нет выхода и бегства из этой порноскотобойной фермы падшего мира, что якобы нет никакой этому жестокому похотливому ублюдству альтернативы. Я учу их разоблачать и уничтожать диктатуру этого подонка».