Влад Гринзайд - Бетонная серьга

Вот вам и любящий отец, шизофренично вжившийся в роль.

По общежитию прошёл слушок, что у Сани есть водка. Как известно, водка в Израиле отнюдь не дефицит, её не нужно доставать или отстаивать своё право на неё с утра и до 14:00, её можно просто купить, а тем более ту, что мог позволить себе Саня в те времена. Но факт того, что водка есть — уже сам по себе притягателен.

Страхи, терзавшие меня накануне экзамена, зафиксированы на фоне силуэта профессоре Каштана.

Это был день перед экзаменом, к которому мы готовились уже неделю. Напряжение достигло высшего накала, и время работало уже против нас. Чем больше штудируешь, тем сильнее осознаёшь, как мало знаешь об истории архитектуры, а именно она была предметом экзаменовки. И не просто американка, преподаватель мог попросить начертить по памяти разрез и план конкретного собора из любой эпохи. Мне, как новому репатрианту, дозволялось иметь при себе словарь, для остальных же — только светлая голова и чертёжные принадлежности. Подло пользуясь доверием системы, я заготовил чертежи, внеся их на наименее заполненные страницы двухтомного словаря. Есть такие буквы как «Й» или «Ы», на которые начинается очень мало слов. Там то и красовались аксонометрии соборов, объединившие в себе разрез и план одновременно, для экономии места и наглядности. Эти странички я склеил капелькой клея, чтобы они не бросались в глаза при беглом пролистывании экзаменатора. Короче говоря, работа была проведена титаническая. А тут тебе слушок про санину водку.

Проф. Рон Фукс, преподаватель истории архитектуры (с микрофоном)

Мы с Лёней и Альбертом трезво рассудили, что, поскольку экзамен начинается в десять, а не в восемь, мы запросто можем позволить себе расслабиться вечерком. И пошли расслабляться, благо, идти было недалеко. Общажные отношения очень просты — мы нагрянули к Сане и спросили, есть ли у него водка. Слух подтвердился, у Сани было три пузыря обычной простяцкой сорокоградусной водки и ещё одна початая сорокапятиградусная настойка. С закуской было сложнее: на всё про всё полбанки майонеза, батон белого хлеба и один болгарский перец. Сцена походила на вариацию фильма «Москва слезам не верит», где наконец отыскивается запивший он же Гоша, он же Жора — молчаливый перегляд, мол, будем? Будем. И пошло, за непринуждённым трёпом мы приговорили всё, включая майонез. Настало время расходиться и на боковую, предварительно по старой традиции положив учебник под подушку. Мы с Лёней двинули на остановку возле бассейна. Попытки уговорить его заночевать в общаге не увенчались успехом, Лёня твёрдо решил в полвторого ночи попасть домой автостопом. Дома Лёню ждала утренняя манная каша по маминому рецепту, ну и конечно сама мама. Он стал у края дороги и, сильно покачиваясь, стал махать рукой. Вот уж воистину — он сказал «поехали» и замахал ногами. Я по правилам жанра прятался за толстым стеклом остановки чтобы не отпугивать и без того редких водителей. Оттуда я и давал Лёне ц. у.: «Что ж ты как качаешься? Тебе ж никто не остановит!» Он собрался с мыслями, изыскал резервы и встал ровно, широко по-матросски расставив ноги. И, о чудо! Тут же остановилась машина и взяла его. Машина шла на Кармель, а Лёне надо было не Адар, но это его не смутило. Он был готов спуститься на какую-то тысячу ступенек. А чё? Говна-пирога!

Я остался один.

И куда девалась былая прыть? Я поплёлся в свою общагу «Газу», что над Бассейном. Пусть не тысяча ступеней, не вверх. В горизонталке (Лёнино словечко) мне пришлось туго. Вертолёты налетели на меня целой эскадрильей и давай меня кружить. Тут и Гагарин сам рассам окосел бы. Я применил джентльменский набор: лимон (благо, на земле обетованной цитрусовых до хера, что даже пьяный студент может себе позволить) и душ. Вспомнилась невзрачная брошюра из советского книжного магазина «Познай себя». Я с удивлением обнаружил, что не чувствую кислоту лимона. Не почувствовал я и контрастного душа, даром что крутил краны тудой-сюдой. Стало понятным значение слова «кондиция». Меня можно было отправлять в космос без скафандра, что там твой Гагарин. Одна проблема — эта непробиваемость достигалась лишь в вертикалке, в горизонталке же опять настигали вертолёты. В конце концов, утомлённый этой героически-геморроической бравадой, я забылся мятежным сном.

Встал я по будильнику в 8:00. Встал, это громко сказано. Скорее сполз. Нет, похмелья не было, опьяненье не прошло. Ведомый лишь чувством долга перед однокашниками, я поднял свой давно уже центнер и потащил его к водным процедурам, кои, надо сказать, находились за пределами конуры, ведь «Газа». Эффект непробиваемости душем Шарко держался уже несколько часов, чему позавидовал бы сам Шарко, доживи он.