Влад Гринзайд - Бетонная серьга

И вот настали времена, когда абстрагироваться от огромного объёма информации и прятаться за ширму из нескольких листочков стало невозможно. В то время я уже записался на курс подготовки и сдружился с несколькими собратьями по несчастью. Все мы так или иначе проворонили подачу документов на лицензию, и новое законодательство вдруг поставило нас перед необходимостью сдавать экзамен. В страхе перед этим испытанием мы начали дважды в неделю вечером после работы мотаться из Хайфы в Тель-Авив на курс подготовки. Но и этого казалось недостаточно. Мы решили дополнительно собираться вместе и гонять друг друга по материалу. Тут уже понадобилось всё отпечатанное сразу. Я попытался переложить все разрозненные листочки и брошюры в портфель и понял, что они туда не влазят. Пришлось доставать с антресоли чемодан на колёсиках. Адвокаты часто возят свои пухлые папки в «троллях» на колёсиках, но у них это выглядит как-то делово — чёрный костюм, приземистый саквояж с длинной телескопической ручкой, иногда в чемодане проглядывает портативный компьютер. Как правило эти люди идут быстрым шагом к зданию суда, попутно ведя сложные переговоры по телефону. Я же обзавёлся обычным чемоданом, облачался в джинсы и рубашку навыпуск, после работы плёлся вяло и отнюдь, не к зданию суда. Естественно, мой вид был далёк от делового человека, я походил на мудака, прозяпившего лицензию, коим в сущности и являлся.

Моё совершенно непрактическое но буйное воображение рисовало мне всякие вариации на тему «человек с портфелем». Вечером я выходил из дома, нарочито стращая детей, что мол папа разлюбил вас за то, что вы сегодня обожрались мороженым, и покидает вас навсегда. Неизменно в руке моей был чемодан, добавлявший правдивости моим угрозам. Пацаны ржали и спорили между собой, кого из них я разлюбил сильнее.

Порой мне представлялся Иосиф Бродский, покинувший родину с одним чемоданом, в котором были печатная машинка, две бутылки водки и сборник стихов Джона Донна. Иногда фантазии были веселее, например хрестоматийный случай, когда мультимиллионер вспоминает, как он покорил Америку, приехав в Нью-Йорк с парой сменного белья в портфеле и долларом в кармане. Или учёный, везущий на нескольких листках будущее науки.

Я же вёз в чемодане букву закона. Никаких там носков или трусов, — конституция, концентрация многовековой мудрости и справедливости. Этот документ из моего портфеля не будет пылиться, потому что ему уготовано место под стеклом национального музея. Как в дурном сне, образ получался собирательный и за короткое время грёз несколько раз менял обличие, успев побыть Галичем, Солженицыным, Давидом Азриэли. Мой герой прибывал на чужбину с этой самой буквой закона и уже там, лишённый гражданства, когда железный занавес навсегда закрыл дорогу назад, он понимал, что распечатанный им из интернета закон уже устарел, но даже будучи свежим, он являлся сплошной казуистикой и крючкотворством. Но и не это главное, дело в том, что закон израильский, никому даром не нужный, да ещё и написанный на иврите, что не даёт даже пустить его на подтирку из-за жирности и густоты еврейских букв. Можете представить себе психическое и моральное состояние человека, грезящего наяву подобным образом. Вот и в этот вечер, попужав детей невозвращением, с чемоданом в руке я направлялся в кибуц к Дафне, любезно предоставившей нам помещение для вечерних занятий. Чтобы не скомпрометировать Дафну отмечу, что собралось там человек шесть, прозявивших лицензию и обременённых многодетными семьями. Была там и симпатичная девушка Рони, обладавшая большим энтузиазмом и потрясающей работоспособностью. Уже поздно вечером, когда даже у двужильной Дафны начали слипаться глаза, Рони изъявила желание продолжить штудирование закона. Я, при полном отсутствии энтузиазма, но ведомый страхом предстоящего десятичасового экзамена, предложил Рони не злоупотреблять гостеприимством кемарящей Дафны и отправиться ко мне. Рони согласилась, и мы поехали.

По приезде мы застали бодрствующим всё моё семейство. Они привыкли к предэкзаменной безотцовщине и не ожидали встретиться со мной ещё на этом свете, тем более после моих увещеваний уйти навсегда. А тут, мало того, что вернулся, так ещё и с симпатичной кралей. Оба с чемоданами стоим в дверях. Обведя строгим взглядом притихших домочадцев, я сообщил им по Булгвковско-Шариковски: «Я с ней расписываюсь, это наша машинистка, жить со мной будет». А потом глянул на Гарика и добавил: «А этого Борменталя надо будет выселить из приемной, у него своя комната есть!»