Борис Екимов - Осень в Задонье

Большого дождя не надо. Сенокос и без того — трудная пора. Но славная. Всегда ждут ее.

День-другой, и в погожую пору на глазах поднимаются копны, словно грибы-зеленухи. Тонет округа в горячем, пьяняще-сладком духе тяжелого лугового и легкого степного сена.

Нынешний Духов день, свой обычайзабыв, даже далеким громом не погрозил. Год на год не приходится.

Косить всегда начинали на буграх да угорах, где трава пожиже. Там она спеет и сохнет быстрей. Назавтра можно «тюковать» и сразу — на гумно ли, сенник. Зеленое получается сенцо, едовое.

Так было и нынче. Рано утром, считай, на белой заре, на поместье Басакиных загудели два трактора и легко покатили, позвякивая навесными косами. В одной машине — Иван, в другой дед Атаман и Мышкин, который должен был сменить старого человека после пробных прогонов.

День начался обычный, летний: ясное утро, легкий восточный вете р-«калмык», который на сенокосе лишь в помощь — сухим жаром он сушит сваленную траву.

Росы нынче не было. Но хорошо косилось. Впереди гудящих машин низко летали щуры да скворцы, на лету подхватывая цветнокрылых кузнечиков да черных пузатых луговыхсверчков.

Неприметно, невесть откуда наползли первые тучи. Дождь начался ливнем. Косить, конечно, перестали, но к дому не поехали. Решили в кабинах переждать. Летний ливень обычно недолог. Но нынче все обернулось по-иному, как потом говорили: «Старики не припомнят…»

Среди белого дня вдруг стало быстро темнеть. Тучи пошли низкие, сизые, с желто-седым подбоем, наглухо, разом закрыв близкое небо. И началось…

Гром гремел беспрерывно, порою тяжким грохотом, от которого земля содрогалась, и ровным рокочущим басом, из края в край, ни на миг не смолкая. Земля тряслась, кабины тракторов дребезжали.

— Поехали! — выглянув из кабины, крикнул Иван.

Дождь пошел уже стеновым ливнем, обрезая взгляд: вода и вода; а порою и вовсе рушился непроглядным серым обвалом.

Тракторы с трудом ползли даже обочиной. По колеям дороги вода шла пенистым белесым потоком.

Раз и другой грохнуло так, словно земля раскололась. Серая стена дождя облегла кабины. Казалось, ушла под воду техника, люди. Тяжелые ребристые колеса по воде «гальмовали», прокручиваясь на месте, их уводило в сторону, разворачивая машины. Вот-вот опрокинутся… Руль вышибало из рук.

Нослава богу, что дом недалеко. Добрались. Из кабины к вагончику не шли, а плыли через сплошную стену воды.

Тимоша нынче все на свете проспал: начало косьбы и начало дождя. Он проснулся от грохота, словно от взрыва, который сбросил его с постели.

— Мама! — закричал он, испуганно. — Мама! — распахнул двери вагончика и встал.

Когда начался дождь, Ольга, торопясь, бросилась собирать развешенное для просушки белье, иную рухлядь прятала под крышу. Потом, когда грохнуло раз и другой, потемнело и началсяливень, она побежала птицу загонять, беспокоясь о малых цыплятах да индюшатах. Она суматошилась, с трудом пробиваясь через дождевую завесу, оскальзываясь, порой обмирая при голубом сполохе близкой молнии и громовом раскате.

Голос Тимоши она услышала.

— Я здесь! Я здесь! — бросилась Ольга к вагончику.

Тимоша стоял в проеме дверей, не вдруг понимая, что творится на воле, даже под навес не решаясь выходить.

— Не бойся, не бойся… — успокоила его Ольга. — Это просто гроза.

— А я думал, война. Ты вся промокла, — заметил он, оглядывая мать. — Надо плащ надеть и лужные сапоги. И тогда не промокнешь. А где папа?

— Где-то там… Должны приехать, — ответила Ольга, с тревогой вглядываясь и вслушиваясь в серую дождевую мглу и рокочущий гул. — Не застряли бы…

Гула тракторного так и не услышали. Но пробившись сквозь дождевую завесу, у вагончиков разом объявились все трое: мужики молодые под руки волокли деда Атамана, который посуху нетвердо ходил, а теперь — и вовсе. Очутившись в укрыве, под навесом, минуту-другую в память входили, не веря, что добрались.

Ольга быстро поставила на плиту чайник, принесла полотенца да сухую одежку искала.

У вагончиков, под крепким шиферным навесом можно было отдышаться да оглядеться.

А дождь и не думал кончаться. Низкие, седые с испода тучи провисшим брюхом волочились по земле, застревая над Белой горой да Явленым курганом и обрушивая на них свои тяжелые воды.

Тучи, словно привязанные, кружили в Задонье. Гром рокотал ли, гремел непрерывно. Порой наверху что-то и вовсе взрывалось, рушилось, и содрогалась земля, принимая на себя вселенскую хлябь.