Борис Екимов - Осень в Задонье

Немалой была связка ключей. Подис ними разберись в спешке. И первый замок не успели открыть, раздался свист. На его призыв от сенника и крытых базов одна за другой, вперегон выскочили три большие мохнатые собаки — кавказские овчарки. Только такихи держали в степи, при скотине. Они даже волка берут.

Здесь были люди. Муса, громко и гортанно прокричав, остановил собак. Асланбек презрительно цыкнул.

С собаками сладили. А вот с замками церемониться не стали.

Из первого же дощатого вагончика вытащили двоих русских, по виду бичей:

— Работники, работают… — торопливо объяснял Муса.

— Документы…

С документами занимались в доме, в жилье: домовая книга, паспорта, хозяйка — старая Маймонат, две снохи, испуганная детвора.

А во дворе тем временем нашли еще двоих спрятанных, в большом погребе. Крышку его отворили, в темный зев крикнули.

— Кто есть?! Выходи! Кидаем гранату!

В погребе зашевелились и выбрались на волю двое. Оба — чеченцы. На всякий случай светошумовую гранату в погреб бросили. Чеченцев из погреба уложили на землю, с «браслетами» за спиной.

Тем временем, понимая свой положенный час, из летних загонов стали вытекать овцы и козы, смешавшись в огромную многоголосую отару. Без людского указа, привычно, отара тянулась к рядам железных желобов-поилок, стоящих поодаль возле кучки старых-престарых груш, в тени которых скотина отдыхала в полудень. Овцы и козы неспешно тянулись живым, орущим потоком, приближаясь к поилкам и грушам, за которыми начинался пологий спуск и устье, начало обычной степной балки. Понемногу ширясь и глубясь, зеленея шиповником да бояркой, она уходила к недалекому Дону.

Возможно, они так бы и ушли, скрываясь в овечьей да козьей отаре. Но один из троих не выдержал и прежде срока, так же низко пригнувшись, почти на карачках, но опережая овец и коз, которые его прикрывали, заспешил. Поспешил, выдавая себя и других. Его увидели. Вертолет поднялся не мешкая, и объявил громкоговоритель: «Лежать! Лицом вниз!»

Но вперед и вперед, теперь в открытую, оставив свою живую защиту, к устью балки бежали три человека.

Машина была сильнее, быстрее. На низком, пугающемотару полете она догнала бежавших и прокричала: «Открываю огонь!»

Первая пулеметная очередь прошила воздух, вторая — землю впереди бегущих. И они сдались, падая лицом вниз.

— Не шевелиться! Ноги и руки — в сторону. Лежать!

Всех троих бегунов в наручники заковали, повели в вертолет. Отару прочесывали. Может, ещекто прячется под брюхом овечьим.

Досмотр на Кисляках оказался долгим. Но больше никого не нашли. В вертолет повели и беспаспортных бичей-работников, и хозяина. Асланбек оглянулся, брату сказал:

— Ты — старший.

И пошел. Прямой, с холодным взглядом выпуклых желудевых глаз, с аккуратной бородкой, усами. Красивый… Легко шел. Легко по лесенке в вертолет поднялся. Не оглядываясь.

А от дома, из толпы близких, оттолкнув мать и бабушку, к вертолету помчался мальчик, сын Асланбека — Ибрагим. Он бежал и кричал:

— Папа! Я с тобой! Я с папой хочу! Папа!..

Еще минуту назад он стоял возле дома, прислонившись к матери, испуганный, мало что понимая. Но в какой-то миг он вдруг ясно понял: сначала ушел дедушка. Он никогда не вернется, сколько ни проси, ни моли, ни плачь… Дедушка теперь только во сне, навсегда. А теперь и папа. Папа уже уходил надолго, без него было плохо. Но оставался, был рядом дедушка. Мальчик прилепился к нему всей душой. Теперь папа вернулся, так вовремя, и был рядом, становясь все ближе, родней. Его забрали. И тоже навсегда. Это было не только горько, но очень страшно. Невыносимо страшно и навсегда.

— Я с папой хочу! — закричал он и побежал к вертолету. — Я с папой!

За мальчиком торопилась и не могла догнать его беременная мать, придерживая тяжелый живот.

Мальчика остановил один из бойцов, протянув руку:

— Стой! Нельзя туда! — и тут же отдернул ее, почуяв больной укус. — Кусается, звереныш!

Он оттолкнул мальчика, и тот упал. Подоспела мать, оберегая большим телом маленького Ибрагима, который корчился в судорогах, с пеной у рта. Он кричал и бил свою мать прямо в большой живот. Он кричал уже несуразное:

— К дедушке хочу и к папе! К папе и дедушке! Приходи, дедушка!.. Помоги!!!

— Я здесь, я здесь, мой золотой, мой сладкий… — Это старая Маймонат подняла маленького Ибрагима на руки, прижала его к своему мягкому теплому телу. — Я здесь, мой милый, — шептала она и плакала. — Я здесь, моя радость.

Мальчик притих, забываясь в недужной дреме. Шум улетавшего вертолета не мог его потревожить, потому что он слышал лишь одно: