Борис Екимов - Осень в Задонье

— Детей напугали… Сволочи… Чего ищут, — негромко, быстро, но внятно говорила Зара, выливая обиду. — Нашли бандитов. Под подушкой ищите … Или в курятнике. Там все спрятано. Там пулемет и гранаты. Ищите, ищите…

Всполошенная птица кудахтала, гоготала, гневно клекотала, хлопая крыльями. Глухо захлебывались лаем запертые собаки. Блеяли овцы и козы. Замычали коровы, дойку ожидая и почуяв общую тревогу. Скотий и птичий ор поднялся над подворьем Вахида, растекаясь в утренней тишине просторного пустого хутора и округи.

Смолкла Зара. Вахид курил. Притихли малые дети, прижавшись к матери, словно цыплята под крылом у курицы-квочки. У ребят взрослых на лицах испуга не было. В глазах — злость. Черные глаза, с недобрым огнем.

Операция в БольшомБасакине сворачивалась так же быстро, как и началась. По негромкой команде бойцы один за другим покидали свои посты и ныряли в надежный укрыв пятнистой военной машины.Минута-другая, и нет никого.

Машина мягко рыкнула и покатила прочь, пыля и легко переваливаясь по ухабам хуторской дороги.

Взрослые проводили ее вздохом облегчения. Пятилетний Алвади помчался в дом и тут же вернулся с игрушечным пластмассовым автоматом.

— Та-та-та-та… — начал стрелять он вдогон уходящей машине. — Та-та-та…

И словно в ответ ему, вдали, за речкой, послышались настоящие оружейные очереди: «Та-та-та-та…. Та-та-та-та-та-та…» — автоматные ли, пулеметные … Вутренней тишине они звучали четко и явственно. Их услышали все.

— Та-та-та-та…. Та-та-та-та-та…

А потом стихло. Но где-то там же, вдали, за речкою, над холмами кружил вертолет.

— Это в Кисляках, у Асланбека, — догадался кто-то из сыновей.

— Какие Кисляки! Не придумывай! — оборвал его отец. — Это учения, на полигоне. Давайте делом заниматься. День на дворе. Скотина стоит на базу. Помогайте доить. Выгоняйте.

На просторном подворье Вахида хватало дел: немалая овечья отара, такая же козья, дойные коровы да гурт «гуляка», много птицы.

Работы хватало. Но порою Вахид и сыновья старшие все же прислушивались: не будет ли новой стрельбы, понимая, что это не полигон, это в Кисляках стреляли. Стрельбы больше не было. Лишь гудел вертолет, где-то там, за речкой.

А ее и не могло быть, долгой стрельбы. Двух очередей хватило, чтобы пугануть убегавших и положить их на землю.

Чабанскую «точку» на Кисляках еще в колхозные времена поставили на ровном, словно ладошка, месте. Жилье, скотьи постройки, выгульные базы — все на виду. Такойона и перешла к старому Ибрагиму. Сначала — на время, потом — на век, понемногу разрастаясь и утесняясь сараями, загонами, халупами для работников и прочей нуждой. Единственная подъездная дорога тоже на виду: через Лысый курган. И потому даже в сумеречном раннем утре пятнистую военную машину услышали и углядели.

И сразу на подворье суетливо забегали, зашныряли какие-то люди, словно потревоженные тараканы. Военную машину опередив, появился вертолет и начал кружить невысоко, словно коршун, высматривая добычу; он приземлился не вдруг, ожидая, когда бээмпэ подоспеет и одни бойцы встанутдозором, другие займутся привычным досмотром.

В хозяйстве старого Ибрагима досмотр получился непростым.

Замков оказалось много. На бревенчатом амбаре — замок, на жилом вагончике, на сарае и даже на дворовом туалете — везде замки.

Непрошеных гостей встречал Асланбек.

К нему и первый вопрос:

— Ты хозяин?

— Хозяин.

— Ключи…

— Какие ключи?! От сундука с деньгами?! — заносчиво ответил Асланбек. — Предъявите ордер на обыск. Иначе — прокуратура…

Но старший десанта и его бойцы такихахарей видели-перевидели.

— Ключи! Или ломаем замки.

— Ломайте! За все будете отвечать! Сейчас еду к прокурору! — вспылил Асланбек и направился былок своей машине.

— Стоять!! — гаркнулстарший десанта, рослый, плечистый прапор. — Или сейчас будешь лежать. Мордойв землю. И в наручниках. Ты понял меня?! — Он шагнул к Асланбеку. — Ты понял?! Стоять и отвечать на вопросы. И не больше!

— Есть ключи. Не надо, не надо ломать. Прошу, пожалуйста, — поспешил на выручку старшемумладший брат Муса. — Буду все отмыкать. Вот ключи…

Худой, высокий, темнолицый Муса гляделся старее брата, аккуратно стриженного, с подбритой ухоженной бородкой. И одет был Муса соответственно: обвисшие шаровары, темная рубашка, обувь — глубокие калоши. Потому что и прежде, при живом отце, и теперь Муса находился при скотине, с утра до ночи.

— Сейчас, сейчас… — торопился он. — Все отмыкаем.