Борис Екимов - Осень в Задонье

Это была новость нежданная и очень серьезная.

Поймав паузу, когда слова его были вроде поняты, но еще не осознаны и не посыпались вопросы, Павел продолжил:

— Объясняю в пределах пока мне известного. Выделяются земли порядка трех тысяч гектаров плюс земли районного казачьего общества. Там тоже не меньше. Запланировано выделение нам мобильного жилого городка. Обещают дебаркадер — плавучую пристань. Нефтяная компания «Югойл» выразила заинтересованность, вносит долю: пять типовых бревенчатых домов. Областная и районная администрации — в курсе, обещают поддержку и просят взять под защиту долину речки, чтобы была охранная зона. Здесь редкие, реликтовые растения, каких в мире нет. А их овцы да козы сжирают. Подключена будет наука, университет. Поддержка со всех сторон. Но … На первых порах, конечно, будут трудности. Знаете, как у нас все со скрипом идет. Финансирование и прочее. Поэтому прошу и жду от вас, земляки, поддержки и конкретной помощи. Именно сейчас, вначале. Дело — благое. Последний, может быть, шанс удержать нашу родину. Иначе … Сами видите. Жгут, иконы забирают, кресты рушат. Завтра могилки сровняют. А Монастырщина, Явленый курган?.. Тоже отдать?! Так что давайте помогать. Сами знаете, я — не болтун, я — полковник Басакин. Пока еще в силах. Есть желание потрудиться на благо, на сохранение нашей земли. Всю жизнь далекие рубежи родины охраняем, а родную землю — в чужие руки? Вот он, — показал в сторону кургана, — наш главный и последний рубеж. Надеюсь на понимание и на помощь от всех вас.

Против ожидания, шума и гама не случилось. Спрашивать вроде не о чем: Басакин все рассказал. Весть, конечно, хорошая. Но пока ведь — одни слова. И не более. Но посидели, покряхтели, подумали. Кое-что да придумали. Для начала.

У Хныкиных, в районном городке, в тамошнем затоне стояла небольшая плавучая пристань с жилой надстройкой. Когда-то купили ее, на случай, который вроде теперь подоспел. Решили пригнать пристань и поставить в устье речки. Хныкин пообещал привезти три жилых вагончика, какие в райцентре во времена советские для нефтяников делали. Купил, тоже «на случай». Теперь сгодятся, на первое время.

Павлу Басакину поверили не все, потому что и прежде слышали много красивых слов: новое казачество в свое время чего только не обещало: «казачий сельхозхолдинг» да «конезавод»; потом — фермеры, и не только свои, но городские, серьезные, на дорогих машинах и, по всему видно, с деньгами, сулили златые горы. Но все вышло как мыльный пузырь — переливами поиграло: «инвестиции», «холдинг-молдинг». И снова — пусто. Лишь кавказские люди, безо всяких словес, обступали со всех сторон.

Так что новым речам, пусть и полковника, веры особой не было. Но слушали. А потом стали разбредаться к речке, которая, как и прежде, была чистой, с глубокими омутами и говорливыми галечными перекатами; к родным троицким травам: чабрецу, шалфею, «железняку», которые духовито пахнут, тревожа память, когда их заваришь зимней порой.

Разбредались и собирались вновь, пели песни казачьи, которые только здесь и поются по-доброму, среди своих:

Поднявшись и поманывая рукой, заводил голосом нестареющий Иван Переходнов, ковылевый, седой. Ему помогали с готовностью, всем кругом.

Голос запевалы тонул в общем хоре, а потом высоко взмывал, над землей и водой:

Это была не песня, но — жизнь давняя, прожитая и немного нынешняя:

Пели. И снова вспоминали давнее. О сегодняшнемречь вели.

Летний день неторопко, но катил и катил, за часом часприближая вечер.

Народ приезжий нехотя, но стал собираться в дорогу.

В просторном застолье начинали прощаться. Молодые — до срока, а старым — как бог даст. Кто-то выпивал «стремянную» ли, «закурганную»; дохлебывали остывшую, но такую пахучую уху.

Для хуторских басакинских стариков, наскучавших в долгом одиночестве, словно в глухом затворе, нынешний день был еще и великим праздником доброго людского общенья. Не хотелось обрезать его. Народ расходился и разъезжался, а они словно не замечали. Пели, «дишканили» напоследок лишь для себя: