Борис Екимов - Осень в Задонье

По-прежнему, как и во всем сегодняшнем дне, за главного человека и теперь оставался Павел Басакин. К нему все вопросы. И надежда на него. Человек военный, полковник. Служивская хватка сразу видна. Не зря так долго ждали его.

Отца Василия и станичного батюшку Павел успокоил, твердо сказав, что памятный крест будет восстановлен и там же водружен.

Городским землякам еще и еще раз наказывал, напоминал про их обещания и про дела земельные: «Пишите заявления. Под жилые строения. Хутор должен быть наш».

Провожали за машиной машину, лишь свои оставались — Басакины да хуторские старики, которые долгую песнь «играли»:

Песню эту уже не слушал и не слышал никто. Кроме самих певунов да мамы Раи, которая сидела и с отъезжающими прощалась издали. Она не вставала, потому что на коленях ее сладко спал внук Тимоша. За день уставший, он прилег возле бабушки и уснул. Не хотелось его тревожить.

тонко голосили старики.

Песня была невеселая. Такая и нужна была нынче маме Рае.

Приезд старшего сына был, конечно, большой радостью для всех. Для матери — в первую голову. Долго не видала его. Тревожилась годы и годы, когда он улетал далеко. Теперьнаконец он рядом. Крепкий, здоровый. Ислава Богу.

Но лучше бы он сюда не приезжал. А жил бы себе спокойно в Москве. Навещал бы порою родные места: охотился, рыбачил, а не затевал бы нынешнюю бучу, в которой доброго — лишь слова. А жизнь — иное…

Малый Тимоша спал и спал, за день устав. Сначала с утра были встречи гостей. Потом испуг, который долго не проходил. «Опять эти проклятые козы!!» Руки отца, матери, а потом бабушки понемногу, но рассеяли страх. Потом была служба на кургане, после нее — круг застолья. Потом он еще мяч гонял с ребятами Вахида. Футбольное поле было недалеко. Конечно, устал.

Мама Рая охраняла его, не давая тревожить. Пускай спит. Редко теперь они виделись, хоть и жили друг от друга недалеко. Старая женщина скучала по меньшему и теперь уже последнему внуку, жалея его. Худенький, нестриженый, уже до черноты загорелый, с коростами, с расчесами, ссадинами, да забытыми, уже шершавыми цыпками на руках и ногах. А тут еще эти козы…

А старшего сына затеи — хуже коз.

Лучше бы Павел не приезжал. Отработал свое, нелегкое, отлетал. Вот и жил бы да жил. Квартира, семья, достаток, какой теперь далеко не у всех. Вот и радуйся. А новую жизнь в такие годы не начинают. Жена сюда не приедет. И правильно сделает. А что будет дальше? И не только с ним.

Иван да Ольга после смерти Аникея Басакина долго бы не продержались. К зиме бы точно ушли. А теперь — новая надежда. Так и будут в этих вагончиках дикарями жить да Тимошу мучить. Дороги нормальной нет, электричества нет, телефона нет. Помыться толком нельзя. Зарос мальчонкакакими-то коростами да цыпками. Перед приезжими городскими людьми стыдно. У них дети — картинки: ухоженные, нарядно одетые; учатся в хороших школах, музыкой, спортом занимаются, их водят в театры, в музеи. Нынче они приехали, побыли здесь и уехали к своей жизни. А Тимошка остался. Его и помыть негде по-хорошему. Про иное не говоря. Вагончик, он вагончик и есть. Жилье бедолажное, временное. А на какой срок? На долгий-предолгий. Кто здесь будет хоромы строить?.. На ковылушке. Больно глядеть на такое житье. Ведь люди близкие, дорогие: внук, сын, невестка. Иван похудел, сгорбатился. Спина у него болит, видно, надорвал. А ведь всего полгода прошло.

Троицкое застолье кончилось. Последних, хуторских стариков погрузили в машину.

допевали они уже в кабине.

Гости разъехались. Славный был праздник. Просторная степь в молодой зелени, цвете. Явленый курган — словно огромный храм, зеленью и цветами украшенный. Негромкая, но такая душевная служба. А после нее, тоже душевные, встречи родных и близких, земляков. Доброе застолье на берегу малой речки. А рядом — могучий Дон-батюшка, его пресный дух, синие воды. Все было хорошо. Но праздник кончился, оставив память на дни долгие.

Как хотелось бы сейчас маме Рае уехать. Подняться, сонного внука на руки взять, отнести в машину. И уехать с ним к жизни привычной, налаженной, оставляя лишь в памяти праздничный день.