Лоран Гунель - День, когда я научился жить [litres]

На верхушке небоскреба, подняв плечи, сидит Ленин. Он что-то говорит, но Джонатан прекрасно знает, что это голос Марджи.

Все это для того, чтобы привести к положительному результату самую неравноправную в мире страну, которая сейчас представляет собой место действия разнузданного капитализма .

Тут порывом сильного ветра, которому Джонатан не в силах противостоять, его быстро сносит на восток. Теперь он летит над Китаем и где-то далеко внизу видит Мао. Тот с полуулыбкой на губах провозглашает новую экономическую политику.

Великий Бросок вперед позволит нам увеличить производство продуктов сельского хозяйства.

Облака сгущаются и чернеют. Голос Мао доносится словно из небытия.

В последующие три года в Китае умрут от голода тридцать миллионов человек…

Молнии, как клинки, рассекают сумрак. Облака рассеиваются.

Джонатан летит над Францией и сверху узнает Бургундию, которую так любил в детстве. По холмистым лугам тянут повозки быки. За лесом возникает Париж: коляски, фиакры, крики возниц на узеньких, грязных и смрадных улочках. Солнце клонится к западу и освещает крыши красновато-коричневым светом с золотым отливом. В клубе якобинцев берет слово Робеспьер. Он искренен в своем идеализме.

Лишить правящий класс всех привилегий .

А потом – гильотина, катятся вниз головы, льется кровь, и повсюду стоит ее терпкий, удушливый запах. Улицы заполняются вязкой красной жижей, которая дальше разливается по проспектам. Весь Париж окрашивается в красный цвет. Площадь Согласия. Робеспьер глядит на текущую кровь. Мимо него проезжает берлина, дорожная карета, а перед ней едут мотоциклисты. Кровавое море расступается перед ними. Робеспьер аплодирует. В берлине сидит какой-то человек и как заведенный повторяет очень искренне:

Я служу согражданам .

Мотоциклы, а за ними берлина поднимается по улице Руайяль.

Я служу согражданам.

Кортеж сворачивает налево и въезжает на Фобур-Сент-Оноре.

Я служу согражданам .

Кортеж приближается к Елисейскому дворцу, и человек сходит с дорожной коляски.

Я служу согражданам .

Перед ним уже расстелена красная ковровая дорожка. Республиканские гвардейцы в черных с золотом мундирах и шлемах с красными плюмажами образуют линию почетного караула.

Пассажир берлины проходит по дорожке, входит во дворец, минует гостиные с позолоченными деревянными панелями и шелковыми обоями на стенах и подходит к лестнице. Коридорные тоже становятся перед ним по стойке «смирно».

Сомелье в белых перчатках с поклоном предлагает вина с лучших виноградников Франции.

Повар с почтительным поклоном подносит огромное серебряное блюдо с изысканными закусками.

Человек поднимается по лестнице. Наверху перед ним в низком поклоне склоняются советники.

Одна из актрис сбрасывает одежду и трется влажным нагим телом о его необъятное брюхо.

Пажи открывают перед ним двери и тоже ныряют в поклоне.

Он останавливается перед входом в свой кабинет. В ярком свете вспыхивает обильная позолота. Он оборачивается, оглядывает слуг, советников, стражников и поваров и констатирует:

Мои сограждане служат мне .

И в этот момент голова его начинает раздуваться, раздуваться, раздуваться… Она пухнет и становится похожа на бурдюк, она деформируется и занимает уже половину просторного кабинета. А потом распухшие губы принимаются без конца раскрываться и захлопываться, как у жирной рыбины, и он начинает пыхтеть, подымая ветер, ветер, ветер…

Тут вбегает журналист и подносит к начальственным губам розовый микрофон, закругленный кончик которого засунут в мыльную воду. И повсюду разлетаются пузыри, пузыри, пузыри…

Однако надутый все пухнет и пухнет, а потом газ с протяжным свистом начинает выходить из него и он постепенно сдувается, как проткнутый воздушный шар. При этом выходящий газ толкает его от стенки к стенке, пока не выталкивает в открытое окно. Крутясь на лету, он пролетает над двором Елисейского дворца и над красной ковровой дорожкой, по которой в этот момент идет другой человек, без конца повторяя:

Я служу своим согражданам .

И тут на другом берегу Сены десятки депутатов с раздутыми головами все разом начинают сдуваться, и их с тем же свистом выносит из окон Национального собрания. С шумом летят они над кварталом Сен-Жермен, долетают до Люксембургского сада, там их засасывает в окна сената, и они, как вялые, дряблые резиновые марионетки, падают в роскошные кресла, обитые пурпурным бархатом, и мгновенно засыпают, протяжно похрапывая.