Лоран Гунель - День, когда я научился жить [litres]

Несколько месяцев назад он пытался втюхать Гэри страховой полис. «Чтобы обезопасить себя от проблем», как он тогда выразился. Можно подумать, что это реально. Ладно, пусть думает, что я простак, но он ведь и сам ничего не понимает.

Если у тебя сплошные проблемы, ты перестаешь их так называть. Ты называешь это жизнью. Вот когда у тебя все хорошо, это вызывает подозрения. И тогда в голове начинает мигать маленькая красная лампочка, и ты говоришь себе: «Что-то тут не то».

6:3; 6:2; 6:3.

Остин стоял напротив белобрысого шведа и готовился к подаче. Еще одна игра – и он выигрывает матч и оказывается в одной восьмой финала.

Он трижды стукнул мячом о корт, сосредоточиваясь, взглянул на корт и еще трижды стукнул. Потом подбросил мяч в воздух, широко замахнулся и… почувствовал резкую боль в плече.

К мячу он так и не прикоснулся, и тот упал на землю. В тревоге он ощупал плечо левой рукой в надежде понять, откуда взялась боль. Но боль исчезла. Медленно подвигав плечом во всех направлениях, он его осторожно помассировал. Ничего. Должно быть, неловкое движение, только и всего.

Снова три удара, взгляд на корт, еще три удара. Мяч в воздухе, он замахнулся и с силой ударил.

Боль буквально разорвала плечо.

Он застыл на месте и не прикоснулся к прилетевшему от соперника мячу.

0:15, – объявил арбитр.

Публика зааплодировала.

Тем хуже. Эту игру придется проиграть, поберечь плечо. А перед следующей игрой обязательно пойти к врачу.

Следующую подачу он сделал крученой, как иногда поступал Майкл Чанг в лучшие свои времена.

Соперник настолько не ожидал такой подачи, что принял мяч только в последний момент, добежав почти до сетки. Остин ответил резаной свечой и тем самым укрепил свои позиции.

– По пятнадцати, – объявил арбитр.

Последующие подачи, тоже все резаные, для шведа уже не были неожиданностью. Чтобы выиграть, ему понадобилось меньше пяти минут.

Пока Остин шел к своему стулу, аплодисменты напомнили ему, что даже дома зрители относились к нему прохладно. Своими стараниями преподносить его как человека бесчувственного комментаторы отрезали его от публики.

К Остину подбежал врач, выслушал его и быстро поставил диагноз: острое воспаление сухожилия надостной мышцы плеча. Он сразу же достал из чемоданчика флакон с хлорэтилом и распылил состав на больное плечо. Остин почувствовал, как леденящий газ проникает под кожу, покрывшуюся белыми кристалликами.

– Напряги руку – сказал врач. – Что чувствуешь?

– Ай!

Положенные по регламенту три минуты почти истекли. Пора было снова начинать игру. Но чего ради? Остину никак не удавалось ни понять, ни принять того, что вот-вот должно было произойти. Ну не мог он позволить, чтобы вот так глупо рухнула его мечта. Турнир его жизни, рекорд, который надо побить и войти в историю… И все из-за какого-то воспаления сухожилия… Это неправда, – наверное, ему все приснилось… Скажите мне, что все это сон…

– Тайм .

Собрать все силы, биться до конца, как всегда. Не поддаваться, не гнуться. Держаться до последнего: ведь он всегда умел держаться.

Остин вышел на корт. Швед готовился к подаче. В его поведении что-то еле заметно изменилось. Никто из зрителей ничего не заметил, но Остин чутко уловил это во взгляде и в состоянии. Нечто незаметное, но очень важное. Швед начал верить в победу. Это чувствовалось, это было видно. И Остин знал, что это означает. Большинство игроков были если не напуганы, то подавлены одной мыслью о том, что им придется биться с тем, кто выиграл все матчи на протяжении одиннадцати месяцев. Когда игрок выходил на корт, Остин читал в его глазах, что он по-настоящему не верит в победу, в то время как он, Остин, не сомневается в ней ни на секунду.

Парень, стоявший напротив, подал сопернику два мяча.

Впервые за много лет соотношение сил могло измениться. Остин боялся, что боль вернется и не даст ему играть. Этот страх и еще легкое сомнение, что боль уже угнездилась в сознании, сами по себе были проблемой. Остин по опыту слишком хорошо знал, что уверенность одного игрока в соединении с сомнением другого делает матч бессмысленным, ибо результат здесь предрешен заранее.

В этот момент кто-то из зрителей попытался крикнуть, но осипший голос перешел в хрип, и это вызвало смех. Остин быстро повернул голову в сторону ступенек, чего раньше никогда не делал – настолько был всегда собран и сосредоточен. И взгляд его встретился со взглядом той самой журналистки, что брала у него интервью и назвала его холодным и безразличным к людям. То, что он прочел в ее глазах, глубоко его ранило: она улыбалась. Она улыбалась, увидев, что он не в своей тарелке. Та, что обвинила его в бесчувственности, теперь смеялась над болью, которую он испытывал.