Эрнест Гейнс - И сошлись старики. Автобиография мисс Джейн Питтман

— Ну а сколько все-таки нам туда идти? — спросила я.

— Значит, ты все-таки идешь? — говорит он.

— Мы же туда с самого начала шли.

Старик поглядел на меня и покачал головой.

— Малыш не дойдет. А ты? Лет через тридцать доберешься. Годом больше, годом меньше.

— Ну так мы пойдем, — говорю. — Спасибо вам большое. А лишней бутылки у вас не найдется?

Нед крепко спал, и мне пришлось потрясти его за плечи, чтобы разбудить. Я велела ему взять кремень и железку. Старик дал мне кувшин с водой, и мы ушли. А он стоял на веранде и смотрел нам вслед.

Я могла бы подробно рассказать обо всем, что с нами было в ту неделю, но только это не важно. Потому что ничего нового по сравнению с первыми днями не случилось. Мы старались все время идти лесом. Если видели людей, то прятались, пока они не проходили мимо. Один раз нам пришлось отгонять собаку: она увязалась за нами, а мы боялись, что ее начнут искать. А еще я целый час выжидала возле одного дома, а потом все-таки вошла и попросила воды. Нас обругали, но все-таки сжалились и дали воды.

Как-то в полдень мы увидели человека в фургоне. Я вышла на дорогу и помахала ему, а когда он остановился, спросила, где мы. Он говорит, в таком-то вот приходе.

— Это что же, мы все еще в Луизиане? — спрашиваю.

— Да в самой ее середке, если только я в расчете не ошибся, — говорит.

Тут я его спросила, не подвезет ли он нас. А он говорит, что и подвез бы, коли нам было бы с ним по дороге. Но коли нет, так нет. Я уже закинула узел в фургон и подсаживала Неда.

— Никак вы порядком устали, — сказал возчик.

Звали его Джэб. Это мы потом узнали.

— Мы идем в Огайо, — ответила я. — И мой малыш очень устал.

— Оно и видно, — сказал Джэб.

Джэб привез нас к себе домой. Его жена, как увидела нас в фургоне, принялась браниться. Высокая, тощая — кожа да кости, — поглядеть, рта от слабости открыть не может, но как она принялась браниться, едва мы въехали во двор, так и не кончила, пока мы не уехали на следующий день.

— Откуда у тебя черномазые? — спрашивает. — Денег у тебя негров покупать нету, а украсть духу не хватит. Если ты притащил их сюда накормить, можешь поворачивать обратно. Мне самой есть нечего.

— Пусть переночуют, — говорит Джэб.

— В моем доме? — кричит она. — Чтоб все насквозь провоняло?

Хижина это была, а никакой не дом. И старая, покосившаяся. Джэб ее даже кольями подпер, чтоб вовсе не рухнула.

— Лягут в сарае.

— Вот-вот, — говорит она. — Ничего другого-то там нет: ни кукурузы, ни тыквы, ни картошки — ничего. Нет, вы посмотрите на эту землю! — И топает ногой. — Посмотрите на этот огород. Разве это огород? Где репа? Где горчица? Посмотрите на этих дохлых мулов! Посмотрите на эту землю! — И опять топает.

Джэб сказал, чтоб мы остались в фургоне, а сам слез и начал распрягать мулов.

— Никудышный ты человек, — сказала его жена. — Вот потому и не пошел на войну, как настоящий мужчина. Дескать, это не твоя война, дескать, это их война. Потому у меня и детей нет. Никудышный человек. — И тут она начала смеяться.

Джэб сказал, чтоб мы с Недом сидели в фургоне, пока он не вернется. Мы просидели там не то два, не то три часа. И все время слышали, как она в доме бранится. За хижиной была протока, и там квакали лягушки и трещали цикады, но она так бранилась, что их почти не слышно было. Когда Джэб вернулся, уже совсем стемнело — даже и не разберешь, он это или не он. Мы пошли за ним в сарай. Только я прежде Неда разбудила. В сарае было темно, и еще там было жарко и сухо. Чувствую, под ногами сено шуршит, и запах от него — по всему сараю. Джэб велел нам сесть у стены. Я вытянула руку, нашарила стену, села и усадила Неда рядом с собой. Джэб вошел следом за нами. Я его почти не видела, но чувствовала его запах — такой же сильный, как запах сена.

— Бери-ка, — сказал Джэб.

В темноте я нащупала его руку, а потом кусок кукурузной лепешки. С одного края кусок был мокрый.

— Это ему, — сказал Джэб.

Я отдала кусок Неду и взяла у Джэба другой. Джэб сказал, что мы переночуем здесь, а завтра он нас отвезет дальше.

Мы сидели в темноте и ели размокшую лепешку. Ее обмакнули в подливку, а подливка два дня стояла, не меньше.

Нед поел, лег и тут же уснул. А я прислонилась к стене и до поздней ночи слышала, как бранится эта полоумная. Из-за войны многие вот так в уме помешались. Мне несколько раз хотелось разбудить Неда и сказать, что нам лучше уйти. Я даже положила руку ему на плечо. Но мне стало его жалко, он ведь так устал. Я тоже устала, но сказала себе, что спать не буду и лучше посторожу.