— Мужику положено поступать, как он считает верным, — говорит Мату. — В том и отличие его от мальчишки.
— Верным, неверным — разве в этом дело, Мату? — говорит шериф. — Дело вовсе не в том. А в том, что многие пострадают. Ты ведь этого не хочешь?
— Нет, не хочу. Но им решать.
— Решать тебе, Мату, — говорит Мейпс. — Только тебе. И я тебя прошу, как мужчина мужчину, скажи им, чтобы шли по домам.
Мату обежал нас глазами. Уж не знаю, что он хотел сказать, только сказать ему ничего не дали.
— Не выйдет, шериф. — Это с дальнего конца галерейки Клэту подал голос. — На этот раз не выйдет.
Мейпс повернулся к нему.
— Кто это сказал? — говорит. Он слыхал, откуда крикнули, и знал, кто крикнул, но думал, что Клэту не сознается. — Кто это сказал, спрашиваю? — говорит.
— Я, — говорит Клэту.
Мейпс прикинулся, что никак не отыщет Клэту: вон, мол, народищу-то сколько. И хоть Клэту один в дальнем конце галерейки сидел, Мейпс все равно прикидывался, что не может его отыскать. А как отыскал, поглядел на Клэту — и долго так, зло глядел. Думал, если поглядеть на Клэту подольше, тот глаза и опустит. Только Клэту глаз не опустил. Сидел, ружье на коленях держал и глядел на Мейпса глаза в глаза.
— Какая муха тебя укусила, Клэту? — говорит Мейпс. — От кого, от кого, а от тебя не ожидал, что ты на неприятности будешь нарываться.
— В том-то самая неприятность для меня и есть, — говорит Клэту.
— В чем же это? — говорит Мейпс. И зло так глядит на Клэту, как только здешние белые умеют глядеть.
— В том, что я неприятностей не имел оттого, что закон блюл.
— И что из того? — говорит Мейпс.
— А то, что стар я стал, — говорит Клэту.
— И что из того?
— А то, что пора мне, покуда я еще не помер, перестать закон блюсть, — говорит Клэту.
— Тебе, видно, не терпится в тюрьму попасть? — говорит Мейпс.
А Клэту ему:
— Надо думать, я, когда Бо убивал, знал, куда попаду.
— Аминь. — Это Бьюла с крыльца голос подала.
Мейпс глянул на Клэту, как здешние белые на негра глядят, чтобы укорот ему дать.
— А не стар ли ты для этого? — спрашивает Мейпс. — Что-то ты больно развоевался.
— Мне всегда хотелось воевать, — говорит Клэту. — У меня аж все нутро перегорело оттого, что я воевать не давал себе воли.
— Вот как, — говорит Мейпс и поглядел на Клэту, зло поглядел.
— Вот так, — говорит Клэту. — И зря вы будете говорить с Мату. Ведь не он убил. А я.
— Вот как, — говорит Мейпс.
— Снова-здорово, — говорит Чумазый. Он на корточках у дорожки пристроился, во рту коротенькую замусленную самокрутку держал. Какую он самокрутку курил — ту же, что минуту назад, другую, — нипочем не узнать. Никто не видал, чтобы Чумазый новую самокрутку закурил. Когда ни посмотришь, у него в зубах до половины искуренная самокрутка — замусленная, грязная и до половины искуренная. У него небось карманы полным-полны таких самокруток — грязных и наполовину искуренных. — Поимейте стыд, дайте человеку…
— А тебе бы лучше помолчать, — говорит Мейпс. — И ты, и вся твоя семейка одну работу только и знаете — от работы отлынивать.
— Так было до нынешнего дня, — говорит Чумазый. А сам глядит на Мейпса и голову набок держит, чтоб дым глаза не ел. — Но нынче я…
— Ты что, прерывать меня себе позволяешь? — спрашивает Мейпс.
— Он себе еще и не то позволяет, — подал голос Джонни Пол — он по другую сторону от Мейпса стоял.
Мейпс враз к нему повернулся. Но повернул одну голову. Этакую тушу-то быстро не повернешь.
— И ты туда же, Джонни Пол, — говорит.
Джонни Пол кивнул:
— И я.
Мейпс все еще на Джонни Пола глядел, но тут Жакоб Агийяр заговорил.
— Да нет же, Чумазый, нет, Джонни Пол. И ты, Клэту. Это я убил, — говорит. — Я не забыл, как они мою сестру жизни решили.
— Теперь я все вижу, — говорит Мейпс, а сам уже на Жакоба глядит.
— Чего вы видите? — говорит Джонни Пол.
Мейпс все еще на Жакоба глядел, а тут Дин Лежен заговорил. Дин и его брат Дон стояли бок о бок, посередке между дорожкой и огородом.
— Я убил его, — говорит Дин и стукнул себя в грудь. — Я, я, а не они и не мой брат. Я сам. За то, что они племяшку мою Мишель Жижи жизни решили.
— Теперь я все вижу, — говорит Мейпс и поглядел на Дина и на Дона разом. — Все.
А Джонни Пол ему, и громко так:
— Ничего вы не видите, — а сам на Мейпса и не глядит, глядит на трактор и на прицепы с тростником на дороге. Но видеть он их не видит, это я понимал. А вот чего он думает, я не понимал, покуда не увидел, что он смотрит на нашу деревню, где допрежь папа с мамой его жили. Только от ихнего бывшего дома не осталось и следа. Да и от других домов тоже. Место, где ихний дом стоял, сплошь бурьяном заросло. — Глядите-ка, — говорит Джонни Пол. — Сюда глядите. Вы чего-нибудь видите? Чего вы видите?
Читать дальше