Эрнест Гейнс - И сошлись старики. Автобиография мисс Джейн Питтман

— Но это ведь только догадки? — сказала я.

— Это были бы только догадки, если бы здесь сидели и разговаривали двое белых, — сказал Жюль Ренар и хотел посмотреть по сторонам, но не сумел — слишком уж он был грузный.

— А раз это мы? — говорю я.

— Значит, так оно и было, — говорит он.

— И что случилось дальше? — спрашиваю я с заднего сиденья машины.

— В тот миг, когда она головой и спиной ударилась о стену, с ней что-то произошло, — сказал он. — Прошлое и настоящее смешались. Непобедимая гордость исчезла. Стремление искупить прошлое исчезло. Теперь она сама была это прошлое. Теперь она была своей бабушкой, а он — тем богатым креолом. Она была Вердой, а он Робертом. И это отразилось на ее лице. Это отразилось в том, как она лежала на полу. Лежала беспомощная и ждала. Она знала, какой он ее видит сейчас, но ничего изменить не могла. Но когда он увидел все это, он убежал. Потому что подумал, что, может быть, белый и в самом деле бог, как сказал Джимми Кейя. Может быть, у белого действительно есть власть, о которой сам он прежде не знал. Он бежал и спотыкался, бежал и спотыкался, как раненый зверь. И вот он дома. Дома. Дома. Дома. Он старался забыть то, что увидел там, на полу. Но библиотека не давала ему забыть. Слишком много книг о рабстве, слишком много книг по истории. И от всех стен словно отражалось то, что его дед говорил его отцу и дяде. Их голоса звучали теперь со всех сторон. А в его ушах еще отдавался голос Джимми Кейя. Он увидел нож, которым его дед разрезал письма, и взял его. Потом положил рядом, чтобы сразу взять, если потребуется. Он достал бумагу и начал писать. Ему хотелось убежать отсюда. Такой была его первая мысль — убежать. "Мама, я не знаю, что мне делать. Я должен уехать куда-то, где найду покой. Может быть, когда-нибудь позже…" И тут он услышал, что в дверь Роберт стучит и зовет его."…Когда ты придешь ко мне, мама, меня уже не будет в живых. Прости меня. Я тебя люблю".

Жюль Ренар вытащил из кармана платок и вытер лицо и шею.

— То, что он увидел ее на полу такой, только все ускорило, — сказал он.

— Он бы все равно рано или поздно покончил с собой?

— Да, он не мог иначе. За наши грехи.

— Бедный Ти-Боб.

— Нет, это мы бедные, — сказал Жюль Ренар.

Я открыла дверцу и вышла.

— Спокойной ночи, мистер Ренар, — сказала я.

— Спокойной ночи, Джейн.

Люди всегда ждут кого-то, кто поведет их за собой. Хоть в Ветхий завет загляните, хоть в Новый. Так было при рабстве, так было после войны. Так было и в тяжелые времена, которые теперь называют Реконструкцией. Так было в годы депрессии, когда тоже было трудное время. И теперь то же самое. Так было всегда, и всегда господь так или иначе посылал им по упованию их.

Всякий раз, как родится ребенок, старики глядят ему в лицо и спрашивают его, не он ли Избранник. Нет, они не говорят этого вслух, как сейчас я вам. Может, они даже так и не думают, а только чувствуют. Но уж чувствуют они это обязательно.

И я знаю, Лина, в первый раз взяв на руки Джимми, спросила:

— Не ты ли Избранник, Джимми? Не ты ли?

Он родился тут, в поселке, чуть подальше по улице. Его мать звали Шерли Эйрон, но про его отца можно не говорить. Это ведь неважно — хотя нет, пожалуй, важно. Ведь, будь его отец здесь, так крест не был бы так тяжел. А он был тяжек, ох, как тяжек — ведь на Джимми мы переложили и часть нашей ноши, и, будь его отец здесь, он бы ему помог. Но не было у него отца, и помочь ему никто не мог. Его отец поступил так, как завещали его предки сотни лет назад, и забыл об этом так, как сотни лет назад завещали ему забыть. А потому неважно, кто был его отцом, и найдется немало людей, которые теперь скажут вам, что его отцом был кто-то другой. На самом деле все, конечно, знают, кто он, но все равно спорят и говорят, что это был кто-то другой.

Лина Вашингтон приходилась Джимми теткой, вернее, его двоюродной бабушкой, она была сестрой отца его матери. И Лина послала Сэфо за мной, потому что уже не было времени посылать в Морнову деревню за Селиной. Была зима, тяжелое время, и это я, Джейн Питтман, помогла ему появиться на свет. Я унесла его в другую комнату и отдала — а она сидела у очага и плакала. Вот почему я знаю, что она спросила его, не Избранник ли он. Отца у него не было, а скоро он должен был остаться без матери, потому что его мама собиралась уехать в город, как все молодые. Вот почему я знаю, что Лина спросила, не Избранник ли он.

Лина спросила его, а потом и мы все стали задавать себе этот вопрос. А было это задолго до того, как он мог понять, чего мы от него ждем. Видите ли, мы начали думать о нем как об Избраннике, когда ему было только пять-шесть лет. То есть все мы, кроме Лины, потому что она подумала это, едва увидела его в то утро. Может, и я бы так подумала, да мне хватало хлопот с его мамой. Но позже я спросила себя об этом. Все мы спросили себя об этом, когда ему было пять-шесть лет. Почему мы решили, что это он? А почему вообще ищут Избранника? Потому что нам был нужен кто-то. Мы могли бы решить, что это кто-то из сыновей Страта Хокинса или Джо Саймона.