Эрнест Гейнс - И сошлись старики. Автобиография мисс Джейн Питтман

"Надо держать воду в границах, там, где ей положено течь, — говорил он. — Раз ей положено течь по этому руслу, значит, там мы ее и удержим". Будто можно указать реке, где ей течь. "Насыплем в мешки песку и уложим их вдоль реки, где может произойти наводнение. Так мы ее усмирим".

Они все укладывали и укладывали мешки, и всякий раз, когда река поднималась, она смывала плотины этого француза, словно спички.

Я хорошо помню наводнение двенадцатого года, а уж наводнение в двадцать седьмом году никогда не забуду. Потому что в двадцать шестом дождь все лил, и лил, и лил. И зима выдалась на редкость холодная. А ранней весной опять полили дожди, и вода не уходила в землю, потому что земля уже разбухла от прошлогодней воды, а вся стекала в Миссисипи, в Ред-Ривер, в Ачафалайю. Но после таких дождей даже эти реки не могли вместить в себя всю воду. И ей пришлось искать себе выход.

Когда плотину прорвало, рассказывали люди — а случилось это около Мак-Кри, — шум воды был слышен за несколько миль. Вода грохотала, как ураган, как поезд, как гром, как пушечная пальба. Она смывала все на своем пути, показывала этому французику, которого давно и в живых-то нет, кто тут по-прежнему хозяин. Вырывала с корнями огромные деревья, уносила дома с людьми. А сколько утонувших мулов, коров, собак и свиней она тащила! А сколько людей сидело на деревьях и на крышах — ждали, когда их подберут лодки! И так день за днем. Не знаю уж, сколько их прошло, пока все не стихло. А конец еще не настал. Сила из нее ушла, но сама она осталась. Только текла ровно, бесшумно. Как змея в траве, как тень, как облако. Солнце светит, небо синее-синее, ну и скажешь про себя: "Слава богу, вот и кончилось!"

Это если не оглядываться. А оглянешься — что это? Море. Целое море подбирается к тебе.

Здесь, в Семсоне, вода залила болота и поля, но до поселка не дошла. Потому что Роберт Семсон собрал людей, и они построили дамбу вдоль железнодорожного пути от одного конца Семсона до другого. Люди работали днем и ночью, чтоб остановить воду, и женщины все время готовили для них что-нибудь горячее и варили им кофе. Старики и дети, которым не под силу было копать землю, палками и выстрелами отгоняли диких животных, которые старались спастись от воды на пригорке, где стоял большой дом. Те животные, которые не умели плавать и лазать, искали место повыше, а другого высокого места тут не было. Роберт Семсон сказал, что ни одно дикое животное, будь то хоть головастик, не должно перебраться через насыпь. Он велел всем мужчинам — всем старикам — взять ружья, а пули давал им свои. Он сказал, чтобы они стреляли в любую четвероногую тварь, которая попробует проскочить мимо них. И все время, ночью и днем, мы в поселке слышали стрельбу.

Птицы, как и все остальные животные, покинули болото. Вода, хоть и спокойная, колыхала листву и вспугивала птиц. Мы сначала слышали их крики, а потом видели их, и, когда они пролетали над нами, казалось, черная туча закрыла солнце. День изо дня и даже по ночам мы слышали их пронзительный крик. Олив Джерро сказала, что наступил день Страшного суда. Но это не был Судный день. Просто люди позволили себе зайти далеко.

Теперь люди понастроили бетонные водосливы, чтобы справиться с водой. Но придет день, вода сметет их, как смела плотину. Французик давно умер, когда в двадцать седьмом году вода снесла его плотину. И те, кто построил эти водосливы, тоже умрут, а вода будет жить вечно. Та самая вода, в которую верили индейцы, опять вырвется на свободу. Вот увидите сами.

Хью Лонг стал губернатором через год после наводнения. Как бы там ни говорили, а лучше ни для черных, ни для белых бедняков случиться не могло.

Да, теперь о нем много всякого рассказывают. Он был такой, он был сякой. Прямо-таки диктатор — чего только он с народом не проделывал. Когда я слышу такие разговоры, я думаю: "Жили бы вы здесь лет двадцать пять — тридцать назад. Жили бы вы в те времена, когда у бедняков вообще ничего не было. Вы бы тогда меньше зря болтали!"

Даже дети и то спрашивают: а с какой стати надо уважать Лонга? Ну конечно, он ведь называл нас невежественными нигерами. Он всех цветных так называл. Но ведь к этому он добавлял: "Вот тебе книжка, нигер. Научись читать свое имя". А другие говорят: "Вот тебе мешок. Иди собирай хлопок".

Они не знают, что пережили бедняки. Им кажется, будто всегда был школьный автобус, всегда была школа. А я могу рассказать о тех временах, когда бедняки и двух месяцев в году не учились в школе. И чтоб хоть столько проучиться, каждый день отмахивали по пять-шесть миль.