Андрей Аствацатуров - Не кормите и не трогайте пеликанов

Помню, я молчал, раздавленный ее словами.

– В мыльнице, вот где! Понятно? А у тебя – в раковине!

– Она туда упала… – оправдывался я.

– Она. Туда. Не упала, – торжествующе чеканила она. – Ты. Ее. Туда. Бросил.

В итоге я стал опрятен, аккуратен, чистоплотен и какое-то время даже радовался этим переменам, но однажды утром, увидев в ванной Наташину зубную щетку, победно торчавшую из стакана, разозлился. Я оглянулся и понял, что побежден, захвачен, что на мою территорию нагло и без спроса проникли мочалки, губки, шампуни, средства для ухода за лицом, мази, вазочки, кофейные чашечки, статуэтки. Враг был повсюду: в ванной, в коридоре, на кухне. Он глумился и бесчинствовал. В комнате он даже посадил на диване своих соглядатаев, плюшевых котов, и теперь они не спускали с меня глаз. Спонтанность моей жизни оказалась разрушена новым порядком.

Я сделался раздражителен. Стал на нее сердиться, цепляться к мелочам. А потом поднял бунт. Кричал, что нельзя менять порядок в чужом доме, что нужно уважать независимость другого, что не надо кормить и трогать пеликанов. К моему изумлению, Наташа даже бровью не повела. Только посмотрела насмешливо. Нет так нет. Пока, милый! Номер прежний. Захочешь – звони!

Пока я разбирался с Наташей, начались изменения в нашей кафедральной жизни. Вокруг Аллы Львовны что-то стало теряться, пропадать. Медленно и неуловимо. Таким же манером высокие песчаные дюны тихо оседают в море. Проходит год, другой, никто не замечает перемен, и вот проходит десять лет, ты стоишь на берегу, впереди пустынные волны, а знакомых холмов уже нет, будто никогда и не было. Но тут все происходило быстрее; текли не годы, а месяцы, недели и даже дни.

Теперь, когда Алла Львовна заходила на кафедру, коллеги, мельком поздоровавшись, срочно убегали по делам или начинали крутиться вокруг себя, как псы, будто что-то нанюхали или потеряли. В столовой к ней никто не подсаживался, и ее стол аккуратно обходили, точно он был заразным.

Алла Львовна долгое время вела большой грант, все текло как полагается, а теперь вдруг стала жаловаться, что коллеги подводят ее, систематически нарушают дедлайны и совершенно перестали отвечать на письма.

В нашей жизни обнаружились и другие странности. Трофимов, всегда мрачноватый и саркастичный, вдруг на глазах переменился, даже своим копченым лицом посветлел, и принялся активно зазывать коллег к себе на дачу. Эту самую дачу, большой двухэтажный дом, его отец, майор КГБ, купил еще в семидесятые. Трофимов проводил там каждое лето, ездил туда зимой и весной на выходные, но никогда прежде к себе не приглашал. А тут вдруг ни с того ни с сего принялся рекламировать свою Сиверскую: весной там благоуханье, летом – рай, осенью, понятное дело, – красота неописуемая, а зимой – сказка. Приезжайте, прямо на несколько дней приезжайте, оставайтесь ночевать – не пожалеете!

Лугин жаловался, что Трофимов уже достал его с этой дачей по самые помидоры.

– Ходит за мной повсюду, – говорил Лугин. – Солнце наше… Дача-дача… Знаем мы эту дачу. Приехал – херачу. Приеду – так точно грядки вскапывать заставит.

– Так ты чего, отказался? – спросил я.

– Ну да, я ему сказал, что жена не поедет. А он подмигивает, приезжайте, Гриша, без жены, но с кем-нибудь. В общем, намекает, что я – ну ты ж знаешь – со студенткой это самое… Ленка такая. С сиськами…

Я кивнул. Про роман Лугина со студенткой было известно всем, кроме его тощей жены Натальи.

– Поезжай, – сказал я. – А то таскаешь ее по гостиницам, как шлюху какую-то. Неуважение. А тут все-таки дача, огород.

Лугин, помню, погрозил мне кулаком. Но предложение Трофимова, как мы вскоре узнали, безответным не осталось. Говорили, что наш заведующий Денис Николаевич Крыщук все-таки поехал к нему в Сиверскую на несколько дней без жены. И не один, а с ассистенткой из фотолаборатории Пал Палыча. Вслед за Крыщуком к Трофимову на дачу отправился декан и почему-то в сопровождении своей дипломницы. Потянулись и остальные.

– У Трофимова не дача, а дом свиданий какой-то, – ехидничал Лугин. – Слушай, Жирмуноид, а может, и мы тряхнем стариной, а? А он нам девиц подгонит.

Я тогда не понимал, почему Трофимов так переменился и зачем ему эта странная роль сводника. Но вскоре все само собой разъяснилось. Была пятница, все как обычно сидели на кафедре по углам, уткнувшись в книги, в газеты, и тут вошла Алла Львовна. Она была чем-то встревожена, губы дрожали, крошечные пальцы нервно теребили носовой платок. Мне даже показалось, что ее маленькое кругловатое туловище сделалась меньше в размерах. Лугин спросил, в чем дело, она ответила, что десять минут назад вышла из кабинета декана. Он ее вызвал к себе, разговаривал грубо и велел писать заявление об уходе.