Андрей Аствацатуров - Не кормите и не трогайте пеликанов

– Я, естественно, отказалась, – фыркнула Алла Львовна и вытерла покрасневший нос платком.

– А вы… в общем… не поинтересовались почему? – спросил Лугин.

Алла Львовна закусила губу и, скользнув взглядом по нашим лицам, стала молча смотреть в окно, будто надеясь что-то там увидеть. Было странно видеть эту женщину, всегда спокойную и сильную, такой маленькой, растерянной, обычной.

– Поинтересовалась, – произнесла она после долгой паузы. – И он ответствовал, что ты, дескать, Алла Львовна, должна сама все понять. Не хочешь, говорит, по-хорошему, будет тебе по-плохому. Прямо как в сказке.

Разговаривали мы громко, и я невольно оглянулся на коллег. Они не могли нас не слышать, но делали вид, что не слышали, и продолжали заниматься своими делами так, будто произошедшее не имело к ним решительно никакого касательства. Марк Ильич, тихо напевая себе под нос, с беспечным видом перелистывал газету. Крыщук сидел за своим столом и что-то писал. Трофимов изучал свой новый мобильный телефон. Дина исступленно колотила пальцами по клавиатуре, пристально вглядываясь в монитор, мне даже показалось, что на сей раз пристальнее, чем обычно.

Всю эту картину я восстановил в памяти уже потом, после заседания кафедры, а тогда не придал значения ни тому, что рассказала Алла Львовна, ни реакции коллег. Я подумал, что у нашего декана, пожилого истеричного стукача, очередной бзик: побузит, пошумит и успокоится. В конце концов, думал я, какое он право имеет; все решает кафедра: как кафедра решит, так и будет.

Через три дня Лугин поймал меня в коридоре, затащил в пустую аудиторию и плотно прикрыл дверь. Сказал, что все разузнал. Вид у посланника богов был встревоженный. Декану, говорил он, оказывается, звонил чиновник, тот самый либеральный хозяйственник, чей сын не сдал экзамен. Просил принять меры к недобросовестным и некомпетентным преподавателям. И чтобы не просто уволили, а с волчьим билетом.

– Клавдия у него сидела, – пояснил Лугин, почесывая небритое лицо, – в общем, она все слышала своими ушами.

– Ну а декан чего?

– Ну как, чего? Ты ж знаешь. Вызвал Львовну, велел собираться на выход с вещами.

– А Виссарионыч?

– А Виссарионыч тоже подключился. Вызвал лично Крыщука и сказал, чтобы немедленно избавился от Аллы Львовны, тем более у нее пенсионный возраст и конкурс на носу.

– Урод, – я встал возле окна и скрестил руки на груди.

– Тихо ты… – Лугин подошел и встал рядом. – Крыщук ему – я подумаю, а Виссарионыч ему: давай, говорит, думай, в общем, поскорее, а то я другого заведующего назначу. Вон, говорит, Трофимов рвется кафедрой руководить, три раза уже заходил – на дачу звал.

– Во козлы, – я ушам своим не мог поверить. – А чего Крыщук?

– А чего Крыщук? Взял под козырек. Уже и парня какого-то нашел молодого. На место Трофимова.

– Чего-то я не догоняю, Гриша, при чем тут Трофимов?

– При чем тут Трофимов, – устало повторил Лугин. – Знаешь, тебе бы с Двинятиным в что-где-кагду играть. Пусть он тебя подтянет.

– Гриш, – сказал я, – давай по делу.

– Чего тут непонятного-то? Львовну, в общем, увольняют, Трофимов идет на ставку Львовны, а парень этот, новый, на место Трофимова. Понял теперь?

Я усмехнулся, попробовал открыть окно и сказал Лугину, что он, наверное, в теме, – но кто ж позволит просто так, за здорово живешь, заменить человека новым сотрудником? Кафедра никогда за такое не проголосует.

– Все проголосуют как миленькие, вот увидишь, – пообещал Лугин. Он дернул изо всех сил створку, и она поддалась. Нас обдало резким холодом. – В общем, Аллу Львовну нам все-таки придется уступить.

– Ты, Гриш, понял сейчас, чего сказал? – Я почувствовал, что начинаю раздражаться. – Что значит “уступить”?! Мы что, в шашки играем?

– Ну, вроде того… – хмыкнул Лугин.

Я подумал, что он уже совсем заигрался в свою карьеру и плохо соображает, что говорит.

– Ладно, Гриш, – я хлопнул его по плечу. Лугин закрыл окно, мы вышли из аудитории, попрощались и разошлись в разные стороны. Я отправился во двор покурить, а Лугин – к себе в отдел. Пока я шел, мне почему-то захотелось подумать о Крыщуке. Я представил себе его заостренное лицо с пшеничными усиками, спокойное, полумертвое, без какого-то особенного выражения, его рыбьи глаза, его тихий голос. Я ничего о нем толком не знал, никогда с ним не заговаривал, почти не замечал.

Вообще, когда у тебя есть начальник, а ты его почти не замечаешь, это хорошо, но только если ты живешь в Америке. Томас Джефферсон, великий демократ и республиканец, как-то сказал, что лучшее правительство – то, которое правит незаметно. Крыщук, видимо, придерживался похожих взглядов. Он был совершенно незаметен. Незаметно приходил, незаметно уходил. В промежутке – незаметно сидел в углу за своим столом. Тихий, вроде безобидный, как устрица. Я еще немного поразмышлял о Крыщуке, пока спускался вниз, пожалел его, наконец спустился во двор и стал думать о чем-то другом.