Борис Житков - Очерки

И он упорно ходил и ходил и возил все, что ни грузили: и уголь, и людей, и товары. К нему придирались, кричали, что он искрами все сожжет, что надо прекратить эту игру с огнем! Но паровоз надел на трубу шапку из железной сетки и продолжал упорно ходить по своим дорогам, изо дня в день, из году в год. Теперь уже ходили по дорогам потомки «Рокета», новые стефенсоновцы; все сильнее, все проворней становилось поколение, все надежней народ, и такой же упорный; в нем не умирала Стефенсонова душа: упрямая, настойчивая.

Вот уже в Бельгию, за море, позвали паровоз, и он смело взялся за дело — там уж знали, какую ему надо дорогу, — все приготовили, и без ошибки, уверенно паровоз подхватил груженый поезд — длинный состав вагонов — и потащил по заграничной земле. А не все ли равно? Те же рельсы. Его уже звали к немцам, к испанцам. И он так гордо пошел по германским рельсам, что все в один голос сказали:

— Орел! Adler, — назвали первый паровоз немцы, и от него пошло поколение, новые паровозы, молодые немецкие паровики, все лучше, все быстрее и сильнее прежних. Паровоз шел все дальше. Перед ним рубили леса и в узкой просеке настилали дорогу; засыпали болота, наводили на реках мосты, и он с грохотом и свистом катил из города в город. А города спешили наперебой натянуть поскорей на дороги тугие звонкие рельсы.

Фантастический очерк

Мне пришла в голову мысль.

Нельзя ли движение моих рук, шевеление каждого из моих десяти пальцев передать в полной точности, но во сто раз меньшем виде? Вот я беру длинные кузнечные щипцы, я развожу их ручки на четверть аршина, а губы их расходятся на какой-нибудь дюйм, — эти губы передают движение моих рук. Но это грубо. Это только в стороны, но я хочу, чтоб и вверх, и вниз, и по кругу и не только движение всей руки, а пальцев, самое ничтожное их колебание — все чтоб передавалось во сто раз уменьшенным и в то же время в полной точности.

Я долго ломал голову и вот к чему пришел: я сделаю маленькие руки, точную копию моих — пусть они будут хоть в двадцать, тридцать раз меньше, но на них будут гибкие пальцы, как мои, они будут сжиматься в кулак, разгибаться, становиться в те же положения, что и мои живые руки. И я их сделал. Мало того, я тонкой работой часового мастера снабдил их механизмом, который двигал пальцами, этими маленькими кукольными пальчиками, в точности по моему приказу. Я все это управление привел к перчаткам, к особым перчаткам. Я надевал эти перчатки на руки, и малейшее мое движение целой сетью проводов передавалось кукольным ручкам: я сожму правый кулак — в маленький кулачок сжимается правая ручка. Я отведу назад всю левую руку — ползет назад и маленькая левая рука. Они были всего в двадцать раз меньше моих живых рук, и все мои движения они повторяли в маленьком виде. Но если бы вы знали, что мне открылось.

Я надел на оба глаза лупы, в каких работают часовщики. И вот этими рачьими глазами я глядел на иголку. Она казалась мне железным ломом. Лежавший рядом вихрастый канат оказался обыкновенной ниткой. И вот я стал ловить маленькой левой ручкой этот железный лом. Я его поймал у конца, где пробита грубая неровная дыра, и правой ручкой я ухватил канат и без труда впихнул конец его в дырку. Когда я поглядел без моих наглазников, на столе лежала иголка со вдетой в нее ниткой.

Я взялся за карманные часы. Но где взять инструмент для моих микроскопических рук? Обыкновенный часовой инструмент им был «не по руке».

И вот я подумал: а что, если я сам сделаю себе инструмент? Я буду делать себе большой инструмент, надев на руки мои перчатки, а микроруки в точности будут повторять мои движения, они только будут все делать в двадцать раз мельче, и они сделают себе инструмент по руке.

Признаюсь, я долго возился: все пришлось делать почти с начала, как первобытному человеку. Разве что материал был готовый. Я сам большими своими руками сделал грубый молоток, сделал к нему наковальню, разжег спиртовой огонь и все это расположил, как и у меня в мастерской. Я ковал на наковальне обычный инструмент, а микроруки без ошибки повторяли мои движения.

Я даже сделал такой опыт: я установил кусок воску над микроруками точно так же, как моя голова стоит над моими живыми руками. Я почесал себе затылок, и микроруки уперлись в кусок воска. Я стал скрести в воздухе около моей головы. Маленькие микроруки скребли в это время воск.

Я стал работать в воздухе вокруг всей моей головы, обводил все в подробности, как будто моя голова была окружена невидимым вязким слоем. И микроруки в это время оскребали воск до того же предела.