Борис Житков - Очерки

И паровоз каждый день теперь ждал — что будет. Не может быть, чтоб этот человек не помог ему.

Вдруг в одно утро не пришли и не растопили паровоз, как всегда.

«Может быть, путь чинят, — думал паровоз, — а вдруг это тот человек…»

Так и оказалось. Тот человек пришел с хозяином.

— Вы уверены, мистер Стефенсон, что можно обойтись без зубчатки? — говорил хозяин.

Паровоз замер. Неужели без зубчатки?

— Вполне уверен и гарантирую, что паровоз будет легко ходить по гладким рельсам и свободно таскать груженые вагоны.

С этих пор и пошло. Вот радовался паровоз, когда без этого зубчатого сапога он побежал в первый раз по гладким рельсам. Как снова на свет народился. А Стефенсон все не унимается.

— Смотрите, — говорит, — его трясет на этих чугунных подкладках. Так нельзя!

А паровоз думал: «Да что там подкладки — зубцов проклятых нет; вон, вон как — у-ух!» И он покатился со всех четырех колес.

Подложили деревянные подушки под рельсы — ну, совсем хорошо. Паровозу казалось, что это даже лишнее. Теперь можно работать! И паровоз с радости так дернул груженный углем поезд, что стоявшие на вагонах рабочие полетели с ног.

— Да, теперь только рельсы, мистер Блекет, — говорил Стефенсон хозяину, — нельзя, чтобы они оставались чугунными.

«Чего еще не хватало? — думал паровоз. — Вот оно — у-ух!» И он весело побежал, чтоб показать, как хорошо и на этих чугунных.

Теперь паровоз уже никто на копях не ругал ни клячей, ни чертом.

— Надо было понять, чего он хочет, — говорил шахтер.

«А не ругаться зря», — присвистнул паром веселый паровоз и покатил за водой.

Теперь люди приходили смотреть, как он работает. Говорили уже иначе, и паровоз постоянно слышал:

— Нам бы такую штуку!

Но вот появились два молодых паровоза: их творец был тот человек, что пожалел паровоз, — Джордж Стефенсон. А старый паровоз смотрел и радовался, как они легко справлялись с тяжелыми вагонами: они прибежали помочь ему на шахтерской работе. Веселые ребята. Они сказали старому паровозу, что скоро сделают дорогу в двенадцать верст — это не то что толкаться тут в руднике, и разбежаться негде — три версты, и стоп.

— Старайтесь, старайтесь, — говорил им старый паровоз, — вот как я на зубцах ходил!

— Как это — на зубцах? — Они даже не понимали и смеялись.

Но пришлось протолочься семь лет здесь на копях, пока приготовили дорогу в двенадцать верст. Кати! И паровозы-стефенсоновцы бегали с семью вагонами по десять верст в час. А другие маленькие уже зарождались у Стефенсона в комнате и бегали по полу, по игрушечным рельсам с игрушечными вагончиками и шипели, как настоящие.

— Нет, добьюсь, что будет как следует, — говорил Стефенсон; брал с полу паровозик и снова переделывал.

— Упорство и терпение! — говорил Джордж Стефенсон.

— Упорство и терпение, — шипели паровозы-стефенсоновцы, когда тащили на подъем груженные доверху углем вагоны.

Но вот устроили дорогу, положили рельсы — и не в рудниках, не подвозную в двенадцать верст, а между двумя городами — Стоктоном и Дарлингтоном. Вот где себя показать! Эту дорогу проложил сам Стефенсон. Паровозы знали, что все для них приготовлено: и рельсы крепкие, железные, а не из хрупкого чугуна — кованые; широко, устойчиво проложены деревянные мягкие покойные шпалы и никаких горок — все горки скопаны, все, что мешало, выкинул, снес Стефенсон, чтобы дать своим паровозам дорогу.

Паровоз-стефенсоновец стоял на рельсах новой дороги. Да, сколько собралось народу, кого только нет, все на него глазеют, и все только об нем и говорят. Какие-то важные господа осматривали его кругом подозрительными глазами, тыкали палочками в бока, и он слышал, как приговаривали:

— Смотрите, какое чучело: завод на колесах. Нет, я на такой штуке не ездок!

А другой отвечает:

— Да, лошадки, знаете, дело поверней.

А третий еще поддает:

— Да погодите, пойдет ли еще?

Паровоз слушал все это и сам стал думать: а вдруг в самом деле?

Но подошел Стефенсон, весело глянул на паровоз, и паровоз сразу оправился: нет, вздор! А Стефенсон заглянул ему в топку, сам шевельнул кочергою — старый кочегар — и паровоз почувствовал, как сразу стало внутри теплее, как стал прибывать пар в котле. Он глотал уголь, дымил и все больше и больше разгорячался. Он теперь уже не оглядывался на публику, не слушал вздору, что болтали около: ему не терпелось, он глядел прямо на рельсы, на которых стояли люди. Но люди уже сходили с рельсов, они чувствовали, что паровоз напрягся, что он может дернуть вперед. Теперь господа с палочками не подходили и не тыкали, а стояли поодаль и только старались сделать насмешливый вид.