Борис Житков - Очерки

А сзади было тридцать шесть груженых вагонов…

— Вздор, вздор! — говорил Стефенсон и бросал сам лопатой уголь в топку паровоза. Паровоз уже не мог сдерживать силы в котле, она шла через край, пар подрывал предохранительные клапаны, и они напряженно гудели.

А народ все прибывал и прибывал. Мальчишки, как галки, сидели на деревьях, на крыше будки, люди держались друг за друга, чтобы не упасть, внизу толпились, и все не сводили глаз с паровоза. Паровоз чувствовал, что сейчас решается самое важное в паровозной жизни, что он сейчас должен перед всем миром показать, что могут паровозы.

Стефенсон открыл ему пар.

«Рык!» — рванул паровоз, и все тридцать шесть вагонов метнулись за ним, задергались, зазвенели.

«Пуф — рык, пуф — рык!» — рвал паровоз дальше и дальше.

— Ура-а! — заорали в толпе. Но паровоз не слышал; вперед, вперед! Дать, дать! Он работал шатунами, не чувствовал уж под собою рельсов, не замечал хвоста вагонов.

«Напирать, напирать на колеса. Вперед!» И он покатил, и как покатил!

Кто-то ехал впереди верхом и махал флагом, но вот он скачет во весь дух, а паровоз не замечает, как уже отстали те, что бежали рядом, а вот и всадник соскочил с пути и не поспевает по дороге, а паровоз поддает и поддает.

«Разорвусь, не сдамся!» — думает паровоз и уж не замечает, как мимо мелькают деревья, домики, заборы, как разбегаются от страха стада, прячутся в подворотни собаки, как лошади бесятся, рвутся в упряжи от ужаса. Бежит по пятнадцать верст в час и еще наддает. Паровоз не замечал, с какой скоростью он несся, а Стефенсон сам не ожидал: никогда еще паровозы так не бегали с грузом.

На копях на другой день знали о победе стефенсоновца.

А старый паровоз-шахтер тяжело дышал паром на угольных копях, шел по своей колее и думал: «Упорство, терпение и упорство», — и напирал шатунами на старые колеса. Он вспоминал Тревитика.

Слава о стефенсоновцах уже пошла по всей Англии, и новое, нестефенсоновское племя завелось и высунулось из углов — тоже паровозы.

А Стефенсон пробивал теперь новую дорогу еще длинней, через холмы, через болота — на него нападали, стреляли, но он отбивался. «Упорство, терпение и упорство», — повторял Стефенсон — и по ночам искал: где лучше, где легче пройти паровозам. Да, хорошая будет дорога, по такой дороге всякому хочется пробежаться, и уже выползло новое племя, новые паровозы.

А ну, померимся! И стефенсоновец, новый, молодой, сильнее прежних и статнее — «Рокет», — вызвал всех на состязание. Все собрались и стали на рельсы на станции Рэнгилл. Но гоняться с «Рокетом» решились только двое.

— Я для вас новость, — заявил один, — меня так и зовут «Новость».

— Новостью будет сорок верст в час, — ответил «Рокет». — А вы кто? — обратился он к другому сопернику.

— Я — «Несравненный», этим все сказано, — отвечал незнакомый паровоз и надулся.

— Ну, дело покажет, — сказал «Рокет», — начинаем! — И он зашевелил шатунами. Да, «Рокет» пошел, пошел не то что прежние паровозы. У него весь котел был пронизан трубками, по ним из топки летело пламя, оно так прогревало его насквозь, что тугой, крепкий пар так и бил, так и давил на поршни, а они легко бегали в цилиндрах и толкали шатуны. Он понесся по рельсам — и вот это была новость: он сорок верст в час мог бежать и не уставал, не спотыкался.

«Несравненный» хотел сделать то же. Да, его действительно нельзя было и сравнивать с «Рокетом». Новости никакой не было в том, что другой паровоз пошел немногим лучше него. На них никто не хотел глядеть. Нет, не им бегать по новой дороге. «Рокет» дышал паром прямо в трубу, и от этого сильней разгорался огонь в топке, и на быстром ходу он дышал чаще, и паром тянуло воздух по трубкам, и пламя жарче клокотало внутри, в топке. «Рокет» отвоевал дорогу стефенсоновцам.

— Этого ни один человек не выдержит, — говорили кругом, — при такой скорости непременно с ума сойдешь. Наверно, машинист уже сумасшедший.

Но упорные стефенсоновцы заняли новую дорогу и стали таскать вагоны из конца в конец. На вагончиках уже стали кататься смельчаки — они смеялись и помахивали шапками конным дилижансам, которые плелись рядом по дороге. А люди в дилижансах обижались и стали проситься на поезд. Но паровозу завидовали.

— Ишь какой нахал! — ворчали старики. — Надулся, как не лопнет? И дым… Дымит зачем?

— Да, да, — подхватывали другие, — с какой стати! Пусть не смеет дымить! Тоже вонь будет распускать!

И вот на паровоз напялили высочайшую трубу, чтобы дым шел прямо в небо. Но паровоз только посмеивался. «Ничего, — думал он, — привыкнут! Главное — упорство!»