Борис Житков - Очерки

И я стал добывать материал для новых маленьких перчаток, чтоб сделать эти ультрамикроруки. Я работал в капле воды. Мне надо было поймать инфузорию — коловратку, чтоб из ее шкуры сделать перчатки. Я глядел в два микроскопа, я видел, как вертелись и носились инфузории. Я даже слышал легкое шлепанье их тел, когда они сталкивались. Мне казалось, что я сам сижу в этом подводном мире.

И эти черненькие перчатки микрорук я считал своими руками — до того они были точно послушны. Я сжал руку в кулак и хотел высунуть его из капли воды на воздух. Я говорю «из капли», но мне она казалась огромным озером, на дно которого я погружен. Я поднял кулак вверх и уперся в тугой прозрачный потолок. Это был тот поверхностный слой воды, который держит на себе иголку, если ее осторожно положить на воду. Этот слой подымался немного, выпучивался под напором моего микрокулака, но не поддавался, как будто прозрачная резина обтянула воду со всех сторон. Я не мог продавить этого слоя, сколько ни тужился. Дело в том, что сила моя уменьшалась, переходя из моих рук в микроруки, она делалась микросилой, пройдя все мои передачи. Но было и обратное: когда микроруки встречали отпор, ничтожный отпор лапки насекомого, он передавался моим живым рукам, в мои перчатки, будто это была гигантская сила носорога, и я едва мог ей противостоять. Жилы напруживались на лбу, и я тужился в борьбе с клопом, будто стараюсь повалить быка за рога.

Но надо было приниматься за охоту. Я взял микроруками приготовленную мной острогу в три крючковатых зуба и собрался, чтоб вовремя успеть вонзить мое оружие в эту резвящуюся тварь, что носилась мимо, как птица в воздухе. Как голуби-турманы, коловратки кувыркались на лету, казалось резвились и дразнили меня. Я ударял. То есть я сжатыми моими руками, здесь у стола, взмахивал вверх, как бы нанося удар, в моих пустых руках ничего не было, но там под микроскопом в капле воды микроруки сжимали острогу и повторяли мое движение.

Я промахивался, горячился, я задыхался, вспотел в этой борьбе и наконец ударил одну. Но какая она оказалась твердая. Ее оболочка показалась мне шкурой бегемота. Острога скользила, отскакивала, и наконец я набрался сил и уж в полной ярости саданул острогой, и на этот раз так ловко и сильно, что вертлявая тварь застряла на зубьях, вертелась, каналья, но уж поздно.

Я весь горел от радости. Я решил передохнуть. Но вот какая-то длинная змеевидная инфузория, как огромный змей, неторопливо подплыла к моим черным кулачкам, которые все еще сжимали острогу. Эта змея-инфузория обвилась вокруг микрорук без всякого ума и злости, каким-то дурацким капризом живой материи. Я почувствовал себя связанным в моих перчатках.

Я не в силах был побороть этой водяной змеи-инфузории; еще момент — и она вывихнет, поломает мои пальцы. Я почувствовал неистовую боль во всех суставах и едва успел выдернуть из перчаток мои искалеченные пальцы.

Я долго носил руки в гипсе на перевязке. Микроруки оказались поломанными вконец. Я увидел, что у меня не хватит больше энергии и терпения восстановить их вновь. Теперь я только вспоминаю о чудесных годах моей микрожизни.

Все рукоплещут, все десять тысяч народа встали и стоя приветствуют императора, благодарят за зрелище. А минуту до того все люди в этом огромном цирке застыли в жадном внимании: два льва гнались за бизоном по огромной арене. Вот один отлетел с распоротым боком. А вот другой уж вскочил на бизонью гриву, вонзился когтями, рвет зубами загривок. С ревом, какого еще не слыхали в Риме, понесся бизон и, обезумев, крутит головой, норовит достать льва рогом. Вот бьет им о каменную стенку. Все привстали. И снова завыл и понесся. Тонким воем дышит толпа. Упал… бьется… хрипит… Вот вздрогнул в последний раз. Толпа охнула, переведя спертое дыхание. Другие все еще не могут отвести глаз от крови и смотрят, скривив жестокий рот, как вгрызается зверь в еще живое мясо. А цирковые служители, бестиарии, с каленым железом в руках, уж гонят освирепевшего льва, волокут прочь бизона.

Готовится второй небывалый номер: стравят слона с носорогом. Носорога никто еще не видел в Риме. Его ловили в Египте по повелению императора. За ним посылали корабли. О нем знали понаслышке. И теперь «втемную» держат зрители пари: кто кого? И римскому ученому Плинию едва ли удастся запомнить, каков хотя бы с виду этот африканский единорог, о котором он слышал пока одни только басни.