Александр Иванов - Я грустью измеряю жизнь

Май в этом году выдался жарким, но утром прошёл дождь и оставил после себя прохладу, и идти и просто вдыхать эту прохладу было приятно. По тротуару спешно и озабоченно шли люди, ходко катили по дороге машины, иномарки нахально-уверенно обгоняли отечественные.

Георгий Евсеевич шёл по краю сквера и вдруг увидел около большого дерева группу людей. В середине её стоял долговязый мужчина и вытянутой рукой показывал на что-то вверху дерева. Когда Георгий Евсеевич подошёл к этому дереву, мужчина тот, слегка взяв его за рукав, восхищённо улыбаясь и показывая рукой вверх, сказал:

— Смотрите, вон белка!

Нельзя без умиления смотреть на этого зверька. Белка помоталась по ветвям дерева, потом повернула к зрителям свою мордочку и сердито зацокала на них. Георгий Евсеевич постоял некоторое время, посмотрел на белку, на как будто бы счастливые лица наблюдателей и, улыбаясь, тихонько пошёл. Потом оглянулся и увидел, что мужчина останавливает новых людей и протягивает вверх руку.

— Проводник к радости, — обозначил его для себя Георгий Евсеевич и подумал, что про него надо будет обязательно рассказать коллегам.

Через некоторое время он увидел на скамье сквера молодую пару. Оба с закрытыми глазами. Она склонила на его плечо голову, он, приобняв её, кончиками пальцев, едва касаясь, водил от волнующих завитков затылка вниз по шее. В душе у Георгия Евсеевича появилась какая-то светлая мелодия, он шёл и прислушивался к ней.

Сзади раздались шаги: одни твёрдые, уверенные, другие как бы шелестящие. Не любил Георгий Евсеевич, когда слышал сзади себя шаги неопределённых людей, хотелось или уйти от них вперёд, или пропустить. Он было замедлил шаг, но тут насмешливый самоуверенный мужской голос произнёс:

— Во, чухает её, чтобы скорее легла.

И в ответ заискивающий женский прыск. Георгия Евсеевича будто сотрясла ударная волна, он втянул голову в плечи и остановился. Совершенно не замечая его, но нахально рассматривая молодую пару на скамье, прошествовали крупного телосложения мужчина средних лет и худая женщина, которая селёдкой висела у него на руке. Георгию Евсеевичу хотелось что-то крикнуть вслед им, но слова застряли у него в горле, и через некоторое время он снова двинулся в своём направлении.

На подходе к клинике волнение, ожидание встречи вытеснили этот эпизод, и лицо Георгия Евсеевича снова приобрело праздничный вид. Женщины уже накрывали стол в его бывшем профессорском кабинете. Он обошёл все кабинеты. Чаще всего появление его отмечалось возгласами удивления и вроде бы искренней радости. Георгий Евсеевич обнялся с наиболее близкими и расцеловался с ними, женщинам всем без исключения поцеловал ручки.

Как он и ожидал, праздник удавался на славу. Говорили тосты за учителей и с особым почтением за Георгия Евсеевича, вспоминали разные истории из жизни клиники, которые, впрочем, при встречах всегда повторялись. От выпитого у Георгия Евсеевича появилась в теле некая лёгкость, но мысли приобрели особую важность, проникновенность, чувства, как будто освободившись от покровов обыденности, стали искренними и настоящими.

Он на память читал стихи, в основном из так называемого Серебряного века, говорил тосты, и в каждом тосте ему хотелось сказать самое главное, самое сокровенное, как будто он уже был готов к последнему и окончательному путешествию.

Но по мере продолжения застолья его слушали всё менее внимательно, разговоры начали скатываться к вольным шуткам и анекдотам не самого лучшего качества.

Тем не менее Георгий Евсеевич смотрел на всех тёплым взглядом, и обиды у него ни на кого не было. С умилённой полуулыбкой он встал, извинившись, и вышел в коридор.

На стендах висели фотографии, по которым можно было читать историю клиники. Георгий Евсеевич внимательно всматривался в своих учителей, на себя же, молодого аспиранта, доктора, смотрел отстранённо, как будто это был не он, а кто-то другой в его прошлой жизни.

Дверь профессорского кабинета изнутри толчком открыли, и на фоне нестройного разноголосого разговора и позвякивания посуды он вдруг услышал голос своего преемника, молодого профессора, внешними качествами и сущностью своей более походящим на делового спортсмена.

— Слушайте, — вальяжно говорил он, — а всё-таки этот старый хрыч припёрся. Вот «Победоносец» долбанный.

Георгий Евсеевич, полностью не осознавая сказанного, повернулся к двери и услышал, что доцент, его ученик, впоследствии сподвижник, поддакивает молодому шефу: