Александр Иванов - Я грустью измеряю жизнь

Подплывая к берегу, она снизу вверх посмотрела на деревья и сквозь листву увидела небо. Она даже ахнула внутри себя. Такого ей ещё не приходилось видеть. Зелёные ребристые ветки акации создавали входные ориентиры, за которыми открывалась и звучала-таки ровная, без дна и без края чистая синева!

…Она возвращалась домой. Впереди, деловито обнюхивая тропу, бежал чёрный пёс. Всё, что сейчас было у неё внутри, и окружающее воспринималось по-новому, по-другому. По-новому, по-другому она услышала отмытые, округлые оклики иволги, суетливую стрекотню сороки. Ранее потеряв обоняние, она начала воспринимать всем телом дурманящий запах бузины, тёплый настой трав, нагретых на солнце, таинственную прохладу земляного пола тропы.

Около своего забора, понуро опершись на держак граблей, стоял сосед. Она приветливо поздоровалась с ним и поинтересовалась его жизнью и делами. Сосед, выкруглив глаза, настороженно всмотрелся в её лицо и спросил, что, может, что-то случилось. Потом посмотрел на чёрного пса, как бы приглашая его в сообщники удивления, но пёс только фыркнул носом и пошёл прочь по своим собачьим делам. Она же просто ответила: «У меня всё хорошо». И ещё раз повторила: «У меня всё хорошо».

Вечером написала первое после долгого перерыва письмо дочери, внуку и зятю. «Здравствуйте, дети! У меня всё хорошо. В этом году большой урожай малины и всего прочего. Приезжайте. Обнимаю. Целую».

Стояли мы тем летом лагерем в горах. Единственным развлечением после трудов праведных был бильярд. Как-то к концу дня влетел к нам на позицию всадник. Я оторвался от бильярда и увидел, что лошадь его движется по какой-то ломаной линии. Она быстро неслась прямо, потом резко меняла направление, так что её заносило набок.

Всадник натянул поводья, остановил лошадь и долго по-армянски выговаривал ей. Через некоторое время он уже шёл к бильярду, лошадь вёл за поводья, и по мере приближения я узнавал его. Я встречался с ним в армянском селенье, куда мы ходили за кое-какими покупками.

Небольшого роста, кругленький, с маленькими руками, он сразу начал ими размахивать и кричать:

— Слушай, ара, выручай!

Лошадь в это время крутанула головой и шарахнулась в сторону, он ей что-то прокричал по-армянски и опять мне:

— Выручай, брат, свинья умирает.

Выражение лица его стало скорбным. Я в растерянности помолчал, а потом ответил:

— Я не лечу свиней, ей нужен ветеринар.

Он опять закричал, замахал руками:

— Какой такой ветеринар-метеринар, ей нужен самый лучший доктор! Матка она, матка, двенадцать маленьких у неё! — и он показал на пальцах, сколько их и какие они маленькие. Лошадь армянина согласно кивала головой, как будто подтверждая сказанное.

Я сомневался, я же никогда не лечил свиней и вообще животных. Приятель мой взял кий, прицелился, красиво разрезал «штаны» на две лузы и как будто между прочим проговорил:

— Если ты рискуешь лечить людей, почему бы тебе не рискнуть полечить свинью?

— Свинья свинье рознь, есть свиньи, которые молчат, а есть которые разговаривают и даже в бильярд играют, — в раздражении проворчал я.

— И неплохо играют, — добавил приятель и послал накатом «своего» в середину.

Тогда я решился и со словами:

— Друг свинье не товарищ, а родственник, — пошёл в палатку за аптечкой скорой помощи.

Во время нашего разговора армянин молчал, считая, что у нас идёт деловой разговор по поводу его свиньи. Молчала, тьфу, не кивала головой и его лошадь. Когда же армянин увидел меня с чемоданчиком, сразу же закричал:

— Ара, садись на лошадь, бери свои шприцы-мрыцы и гони до самого дома, хорошая лошадь, ни у кого такой нет!

Лошадь в это время затрясла головой и начала метаться из стороны в сторону. Армянин начал кричать на неё по-своему, и она вроде бы успокоилась.

— Нет, — ответил я, — может быть, она и самая лучшая лошадь в мире, но я не разговариваю по-армянски, а по-русски она, наверное, не понимает.

Лошадь в это время закивала головой. Наконец, чтобы взять инициативу в свои руки, я отдал армянину аптечку и приказал сразу же по приезде его домой вскипятить шприцы и иглы (тогда не было одноразовых шприцев и игл, давно это было, так давно, как будто и не со мной).

Армянин влез в седло, лошадь его несколько раз метнулась из стороны в сторону, и вскоре они скрылись за деревьями, откуда доносились крики армянина. Я уже прошёл половину спуска, а сомнения не оставляли меня. Тогда я их оставил, решив, что покамест не видишь пациента, даже если он свинья, предварительные раздумья бесполезны. В это время, благо что я успел отскочить в сторону, на тропу вылетел армянин на лошади и с криками: