Александр Иванов - Слова

Дохлым парусом простыни висят,
Зной расплавляет мозги.
Торопливо цикады скрипят,
Море бухтой дает изгиб.

Держидерево в обрыв вцепилось,
И взглядом, куда ни кинь,
Тишина с неба в море спустилась,
И до горизонта беспробудная синь.
Солнце, как желток яйца,
Жара так и жалит,
И кажется тому нет конца,
Воздух — как при пожаре.

Где-то там, за горами,
В асфальтово-чумном чаду
Женщина с синими глазами
Смотрит в точку одну.

В этой точке ей виден
Дальний берег морской.
Жара, будто в пустыне,
И мужчина с подсиненною бородой.

И, когда она о нем подумала,
От глубины ее души
Словно ветры легкие подули
И в сторону моря пошли.

Он увидел ее большие глаза
И вдруг почувствовал — жара спала,
И понял, что это она
Вытащила у жары жало.

Шутя и играя учусь я жить,
За жизнью слегка приударяя.
Эй, кто там постоянно брюзжит,
От лица своего смех отгоняя?

Секрет мой очень прост,
Не нужен здесь мудрый Сваами.
Он, как детский счет:
«Кто сеется последний? Я за вами».

Я хочу, чтобы у вас был успех,
Ведь шутка — это проба души,
И чтобы ваш золотистый смех
Вливался в мои лопоухие уши.

Я раззвездяй этой жизни,
И мне, наверное, не сметь,
Но не было бы судьбе моей укоризны,
Если бы я смог смеясь умереть.

Эдем. Адам затаился в райских кущах.
Еле сдерживает свой трепет.
И вдруг голос Вездесущего:
— Адам, где ты?

Вопрос это Богу не нужен и даром,
Ведь он не зря Вездесущий.
Вопрос этот нужен Адаму
Более, чем хлеб насущный.

По сути, мы все Адамы,
Замок обмана на шее висит.
Причины обмана не даны,
Ключ в глубоком колодце лежит.

Нам нужно всем искупление,
И шанс такой нам дан.
Дух наш зовет к освобожденью
И спрашивает: «Где ты, Адам?»

Звезды сегодня какие-то настороженные,
Взыскуя, смотрят на меня с высоты,
Будто колючей проволокой я огорожен,
И они меня спрашивают: «Где ты?»

За обед степенно, чинно он садится,
Ест медленно, сосредоточенно и вдохновенно,
Как будто с Богом соединяется в молитве,
Забыв про все: интриги, битвы.
В экстазе тихом ест небедный свой обед,
Но, если кто-то в ту минуту нарушит молчания обет,
Бросает свой прибор, кричит: — не потерплю, нет, нет!
Опять испортили, собаки, вы обедню!

Чума на оба наши дома уже идет,
И Юнговский Трюкач в обличье мажордома,
Провозглашая мир, войной грядет.
— Даю вам мир, руками машет,
Из рукавов летят ракеты, землю пашут,
Повсюду дым, кровь, смерть, обман.
— Нет, все не так и нет обмана,
У микрофона говорит от горя черный
Президент Обама.
Вы думаете, у нас нет Юнговского Трюкача?
Ну если нефти — денег нет, обман качай,
Не пара нам Обама, кого хотишь обманем.
— И оба-на, привет, Обама.

Вдова услышанное превращает в быль,
— А вот мой Ваня тоже так любил,
Неважно что, дрова любил рубить,
Ловить ли рыбу иль крепко пить.
Вдова, ей сложно все забыть;
Останутся, живут воспоминанья,
Воспоминаньями уменьшаться страданья,
И надо как-то дальше жить.

Есть такие в жизни чистюли,
Слова они чистят как кастрюли,
Сказать они могут слово «попа»,
Но это все равно, что сунуть
Носом в жопу.
Поссать нельзя, пописать можно.

Пердеть!? — Пердеть и пукать
Только осторожно, как
Пистолетом с глушителем,
Тогда и будешь уважительным.

Но широка у русского душа,
Когда стоит он у дороги,
Раздвинув ноги,
Пьян, не сыт, но ссыт,
И вслух пердит, твердит:
— Сыка без пердыки,
Как свадьба без музы́ки.

Еще как будто бы вчера,
Лишь только в прошлом годе
Поливал я перец в огороде,
Густо растущий перец,
И говорил ему — давай расти
На жизненном моем пути.
А нынче перец не удался,
И говорю ему — на черта ты мне сдался.

Трогательные вы женщины мои,
Так и так хотел бы вас потрогать,
Но память строгая, — не много ль натощак?
И как? Ведь ты не Шива.
Да я не Шива, но не вшивый,
Душа у меня широка,
И видит ясно око —
Все преграды преодолею,
Все лишенья претерплю,
Потому что, женщины, я вас люблю,
И с широкими объятиями
К вам иду, люлю, люлю.