Элиф Батуман - Идиот [litres]

– Да, ипохондрик – это она. Наша другая соседка не стала бы с тобой говорить.

– Не стала бы со мной говорить?

– В смысле, она застенчивая и не стала бы лезть к тебе с вопросами.

– А, понимаю. Люблю, когда мне задают вопросы.

Я задумчиво кивала.

– И почему же? – задала я вопрос.

Через пару секунд Иван разразился смехом, и я ощутила гордость.

Мы отправились к речке и сели на лавку.

– Это была плохая идея – просить тебя позвонить, – сказал он.

– Почему?

– Я потом не мог работать. Так ничего и не сделал.

Я постаралась не подать вида, насколько счастливой меня сделали эти слова.

– Все эти огни направлены на тебя, – сказал Иван, глядя на отражающиеся в речке фонари с противоположного берега.

– А вон те – на тебя.

– Правда? – спросил он. – А разве не на тебя?

– Нет, на тебя.

– Да, ты права, теперь я чувствую, что они и на меня тоже направлены.

Я ощутила волну физической тяги к нему. Его поза выглядела неудобной – наклонившись вперед, он плотно сдвинул ноги и скрестил руки на коленях.

Мы просидели долго, гадая, пойдет ли снова дождь.

– Как думаешь, сколько мы уже здесь сидим? – спросил Иван.

– Долго, – ответила я. В прибрежных камышах что-то зашевелилось. – Интересно, что это за животное?

– Рыба, – предположил Иван.

– За то время, что мы здесь сидим, она могла эволюционировать.

– Возможно. К этому моменту мы бы, наверное, тоже эволюционировали. Во что бы мы превратились?

Я ощутило, как мое тело напряглось.

– Не знаю, – ответила я.

Было уже три часа, сидеть на лавке стало холодно. Но и двигаться – не теплее. Было такое чувство, что если продолжать сидеть, то рано или поздно вновь потеплеет – на самом деле даже скорее рано, чем поздно, – и что всё тогда обернется не тем, чем казалось.

Мы пошли к Ивану и слушали пластинки – одну за другой. Каждая запись была так своеобразна и так особенна, словно музыку подбирали случайным образом. Что, если пару нот изменить? Станет лучше или хуже?

Соскользнув вниз, Иван сел на пол, сцепил руки вокруг коленей, откинувшись головой на диван. Он разглядывал потолок. В комнате становилось светлее. Я знала, что мне не стоит на него пялиться, и перевела взгляд в окно. Ведь окна для того и существуют. Небо и вместе с ним бетонные здания стали розовато-лиловыми. А кирпичные дома окрасились в мягкий, тлеюще-оранжевый цвет. Река напоминала бесконечный серебряный свиток.

Я вновь поглядела на Ивана проверить, не спит ли он. Иван так и смотрел в потолок, сидя в полунастороженной позе, она словно сообщала: Не волнуйся за потолок, у меня всё под контролем .

Я попыталась анализировать свою усталость. В ногах – тяжесть, в глазах и во лбу – легкая боль, и еще что-то – в плечах. Все звуки – громкие и в тоже время отдаленные. Я поднялась. Такое ощущение, будто после долгой поездки вылезаешь из машины. Я приложила ладонь к холодному стеклу. Внизу на пустом перекрестке красный переключился на зеленый. Радиочасы показывали 6:26.

На стекле остался мой отпечаток. Он частично накладывался на часовую башню. Стерев его рукавом, я села на пол рядом с Иваном. Тоже откинула голову назад и стала смотреть на потолок, в тот угол, где он пересекается с двумя стенками, – дельта, похожая на место, где сходятся женские ноги. Я села ровно. И Иван сел ровно. Он вытянул ноги, снял очки и потер переносицу.

– Устал? – спросила я.

– Не-а, не очень, – он надел очки. – Думаю, мой организм принял тот факт, что ночь прошла, а поспать ему не довелось. А ты как?

– Мой организм тоже принял этот факт.

– Я начинаю лучше тебя понимать, – сказал он. – Ты не ешь, ты не спишь, ты не пьешь. Ты всегда так или только со мной?

Я задумалась.

– Без тебя я ем и сплю больше.

– Но не пьешь.

– На самом деле когда тебя рядом нет, я каждый вечер надираюсь в хлам. Со своими настоящими друзьями.

– Правда?

– Нет.

Он вздохнул.

– Я же не говорю, что мы должны надираться, а так, один-два стаканчика. Я всерьез думаю, что мы смогли бы тогда многого избежать. Как я вижу, ты не прочь не спать до утра, но алкоголь – это ровно то же самое. Разве что обходится без мучений. А в остальном – очень похоже. Ты вдруг начинаешь видеть связи, которые раньше упускал. Что-то ломается. Даже не знаю, как это назвать, – тот блок, который мешает мозгу увидеть ту или иную связь.

– Внутренние барьеры, – предположила я.

– Да, точно, – сказал он. Я ощутила, как вспыхнули мои щеки. – Не в смысле, – добавил он, – что ты избегал разговоров о сексе, а потом напился и вдруг заговорил, я не это имею в виду.