– Не знаю, сколько еще членов принадлежит к подмножеству тех, кто знаком с другими, но могу предположить, что порядка десяти-пятнадцати человек. Поэтому я проведу некоторые связи. – Он нарисовал на доске группу точек и некоторые из них соединил, как созвездия. Принадлежим ли мы с Иваном к тем, что связаны, – к подмножеству знакомых друг с другом людей?
* * *
Вечером Светлана учила меня играть в сквош. На сквош-корте мне раньше бывать не доводилось. Внутри слепящее-белого куба всё звучало странно, словно издалека или из телефона, – скрип наших кроссовок, голос Светланы. Синий резиновый мячик был очень маленьким, ужасно шустрым и бешеным. Подумать только – для некоторых людей этот мир слишком детерминирован!
Возвращаясь, я вспомнила, что в девять часов Иван ведет занятие математического курса. Над спортзалом висела гигантская луна. Не пойду я, скорее всего, на это занятие. Я вернулась домой, приняла душ, оделась. Часы показывали ровно без десяти девять.
Я отправилась в Научный центр. Номер комнаты был пятьсот какой-то, я не могла ее найти. В лифте пятый этаж отсутствовал – не было кнопок с четвертой по шестую. Я всё равно вошла в лифт и прокатилась до одиннадцатого этажа и назад, словно пятый этаж мог внезапно появиться. На первом этаже двери центра открылись, и в здание вошел Айра.
– Тут нет пятого этажа, – сказала я.
– Привет, – откликнулся он и шагнул в лифт. – Тебе наверх?
– В том-то и дело, – ответила я.
Айра нажал на третий этаж. Оказалось, после лифта нужно пройти по металлической галерее через внутренний двор. Над двором на цепях висел плоский поддон с большим неухоженным садом. Это походило на Вавилон тех времен, когда все говорили на одном языке. Галерея вела к лестнице на другой стороне двора, а та – на пятый этаж.
В классе оказалось почти так же светло, как на сквош-корте. Было почему-то ужасно неловко смотреть на Ивана у доски. Но смотреть всё-таки приходилось – ведь он за этим там и стоял. Он выглядел очень высоким и немного походил на марионетку, когда шагал взад-вперед, писал на доске, выбрасывал вперед руку, указывая на написанное. Рубашка на боку вылезла. Трудился он весьма усердно. Он трижды употребил слово «страдать». Я не могла припомнить ни одного преподавателя, который упомянул бы о страдании хоть раз за весь год.
Я оглядела других студентов в классе. Глаза Айры смотрели из-под очков прямо вперед. Двое парней в пухлых куртках и огромных кроссовках сидели развалившись и качаясь на стульях. Девушка в черной мини-юбке с неопрятной прической, ярко накрашенными губами и застывшей улыбкой на лице всё время кивала.
Иван рассказывал о замкнутых множествах, открытых множествах, нечетных числах, четных числах и днях недели. Бывают точки, близкие к замкнутым множествам, а бывают – ближайшие. Бывают множества замкнутые и открытые одновременно. Существует теорема, доказывающая существование множества, которое не содержит некоторых своих же элементов.
– Я очень плохой художник, – сказал Иван, изображая на доске домик. Потом он приделал к домику трубу и идущий из нее дым. Дым был похож на колючую проволоку. Он нарисовал столько дыма! Огромное облако, больше самого дома. Что же там происходит?
Иван обвел дом окружностью.
– Дом расположен внутри мира, – говорил он. – Вы можете находиться в доме или вне дома, но выйти из мира вы не можете. Не попадает ли дым в дом? Если внутри терпимо, я там останусь, а если нечем дышать, то выйду. Всегда помните: дверь открыта.
То же самое Эпиктет говорил о самоубийстве.
Потом Иван пририсовал человечка у дома. Его голова была на уровне трубы. В турецком языке, если ты говоришь: «Она не доросла до трубы», это означает, что девушка еще слишком молода для замужества.
– Он снаружи или внутри? – сказал Иван. – Видите, он снаружи дома, но внутри мира.
Я ушла, как только закончился урок, часы еще не пробили десять. Я была внутри мира, но хотя бы не в этой комнате.
* * *
Наступил февраль. Неизбывный интерес профессора философии к марсианам стал казаться мне экстравагантным и даже пугающим. Ради блага марсиан мы часами пытались создавать логические структуры из метафор, малапропизмов и прочих подобных вещей. При каких условиях высказывание «Кендзи водрузил флаг на пинокль Фудзиямы» станет истинным? (Нет! Нет! Ни при каких!)
Выяснилось, что теория значений, которые лучше всего подошли бы марсианам, – это «теория истины», которая каждому предложению назначает условия истинности. Итоговое решение состояло в ряде утверждений, имеющих форму: «Высказывание “Снег белый” является истинным, если снег – белый». Профессор писал это предложение на доске почти на каждом занятии. А за окном сугробы становились всё глубже и глубже.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу