Элиф Батуман - Идиот [litres]

– Пока, – ответил он.

Казалось, прошли часы, прежде чем я добралась хотя бы до начала дорожки. Потом стала спускаться к берегу. Через пару шагов остановилась. Я же не слышала, как захлопывается дверь машины. Не слышала, как заводится мотор. Я подумала о том, чтобы вернуться. Входило ли это в число действий, которые я еще могла предпринять? Разумеется. Ведь я здесь, в этом мире, и имею те же права, что и любой человек, – я могу развернуться, ходить кругами, топать ногой. Но всё равно неизменным останется то, что он едет на другой конец земного шара, и у него нет ни планов, ни причин возвращаться туда, где я.

Я пошла дальше к реке. Я слышала , как на глаза наворачиваются слезы. Они издавали скрип. Я не могла их сдержать – настолько была разбита, да и всё равно меня здесь никто не видит. Я чувствовала, как меняется лицо, как щеки становятся мягкими и горячими. На пути попался теннисный корт. Двое мужчин и две женщины, ровесники моих родителей, играли пара на пару. Один из мужчин, бородатый, стоял рядом с сеткой и всякий раз, отбивая мяч на лету, орал «És!» [80] «И!» (венг.). . Никому не было дела до рыдающей девушки в футболке имени Доктора Суса. Моя невидимость казалась благодатью.

За кортом в зеленом гравии лежало несколько зеленоватых теннисных мячиков. Вдали показался пляж. На меня накатила волна облегчения, я поняла: это потому, что пляж пустой, обитатели лагеря – где-то в другом месте. Я была не готова влиться в их компанию. Вернувшись к корту, я пару минут понаблюдала за игрой, чтобы дать Ивану время смыться. Потом поднялась на холм. Его уже не было.

Я закурила и пошла по главной дороге. Сигарета волшебным образом решительно прекратила поток слез. Невозможно было не почувствовать ее благотворную силу, ее защитное действие. Миновав тот самый ресторан на борту, я прошла по тенистой дорожке вдоль берега к паромной пристани. С деревьев в невероятных количествах тихо летел белый пух, похожий на одуванчики. В прошлый раз его здесь не было. И раньше я никогда не видела ничего подобного. Полет этой белоснежности всё длился и длился, словно предложение из лингвистики или философии языка. Мне вспомнилась зима – как я в заснеженном дворе порой натыкалась на Ивана, чью пухлую куртку наискосок пересекал ремень наплечной сумки. Мне вспомнилось, как много времени у нас оставалось тогда впереди.

У пристани я села на лавку под ивой поразмыслить, что делать дальше. Первая и самая важная задача – не расплакаться снова, быть молодчиной. Уже от самой этой мысли в горле запершило: неужели я и без того не была молодчиной всё это время – не слушала все эти истории про пули, не пела Битлз, не стерегла каноэ? А сколько я съела свинины , – подумала я, пытаясь сдержать слезу.

Я нашла телефонную будку и набрала Светлану. «Все линии в эту страну заняты», – сказал оператор. Я не понимала, как такое возможно. Немного поколебавшись, позвонила матери. Дома я ее не застала, но она нашлась в лаборатории. Поначалу я не знала, как объяснить ситуацию, но когда я сказала, что Иван уезжает в Таиланд, она, кажется, поняла все мои чувства. Она посоветовала чем-нибудь полюбоваться. Красота стимулирует производство эндорфинов, они улучшают настроение и предупреждают воспаление. В будке я простояла долго. Какая-то итальянка орала «Telefono! Telefono!» и колотила по стеклу. Я делала вид, что не замечаю.

Я отправилась искать красоту. По дороге увидела разрушенный мост, осыпающиеся башни, солнечный свет, садик, дома, похожие на шкафы, дома внутри других домов, вывески с черепом и костями, керамическую мадонну в форме фунтового кекса. Я долго просидела в одной церкви, записывая в блокнот.

Сзади пели пять монашек. Постоянно заходили люди, но увидев монашек, уважительно удалялись. Меня никто не прогонял. Я целый день то гуляла, то писала.

На закате я вернулась в лагерь. У ворот меня встречала Роза.

– Где ты была?

Я попыталась описать.

– Ты болталась без дела , – произнесла она. Розу не проведешь.

Я подружилась с детьми. Две девчушки, Софи и Цица, следовали за мной по пятам. Софи усаживалась на подлокотник моего кресла и улыбалась мне сверху, а Цица забиралась на колени и улыбалась снизу. «У тебя красивая заколка, – тихим голосом говорили они. – У тебя красивая сумка. Ты очень хорошо говоришь по-венгерски». Они любили играть в бадминтон. Иногда просили расчесать им волосы. Я была их любимицей и гордилась этим.