Элиф Батуман - Идиот [litres]

Я удивилась, когда обнаружилось, что трасса совсем рядом – меньше десяти минут ходьбы. Мы сели под навесом автобусной остановки, которая смотрела на замысловатую развязку – проезд сверху, проезд снизу и кольцевая дорога. Всё выглядело новым с иголочки. Буквы на знаках и разметка на дороге сверкали белым. Асфальт был гладким и пышным, словно свежая меренга. В поле зрения – ни одной машины. Вдалеке алела вывеска автозаправки.

Иван уже начал беспокоиться за родителей. Может, мать позволила вести отцу? Или отец заснул на пассажирском сиденье и не мог осуществлять навигацию?

– Мы с отцом не всегда ладим, – сказал он.

– Из-за чего? – спросила я.

По верхней дороге пронесся ярко освещенный пассажирский автобус.

– Он считает меня эгоистом.

Вдали появился «Опель», он продвигался несколько нерешительно. Иван вышел на дорогу и поднял руку, его окатил свет фар. Мать остановила машину: отец сидел рядом с ней. Мы с Иваном забрались назад. Общее настроение в машине было мажорнее, чем я ожидала. Похоже, никто особо не волновался и не злился.

Сначала я думала, что найти каноэ будет несложно, поскольку это совсем рядом, но там, откуда мы пришли, машине было не проехать. К тому моменту, когда мы, совершив по берегу несколько кругов, вышли с другой стороны, я полностью перестала ориентироваться.

– Ты так долго стерегла эту лодку, – сказал Иван. – Может, помнишь, где она лежит?

И впрямь очень странно – я столько времени провела рядом с лодкой, а показать толком ничего не могу.

Место, где мы высадились на берег, обнаружил Иван – он увидел сухое дерево. Они с отцом притащили каноэ к машине и привязали его к крыше.

– По мне скучают все друзья, – заметила мать, прихлопывая комаров.

На кухне мать нарезала колбасу, сыр, огурцы и помидоры для сэндвичей и открыла бутылку красного вина, которое пили они с Иваном. Когда с сэндвичами покончили, мать повела меня показать, где я буду спать. Мы пошли по лестнице вниз в комнатку с кушеткой, телевизором и сервантом красного дерева, где стояла экспозиция филигранных чайных чашечек. Здесь жила Бёбе – не то домработница, не то родственница, я не поняла, – но на выходные она уехала.

Оставшись одна, я вымылась, переоделась в футболку имени доктора Суса и принялась писать в блокнот. Меня не покидали мысли о неравномерности времени, о том, как оно никогда ничем не заполнено – до той поры, пока внезапно не наступают дни настолько насыщенные, напряженные, ощутимые, что тебе представляется бесспорным – это и есть жизнь, и тебе наконец-то открылась ее истинная природа. Но потом время невероятным образом снова мертвеет, выясняется, что вся эта наполненность была отклонением от стандарта и, возможно, больше не повторится. Мне хотелось записать эти наблюдения, пока они живы, пока я их вижу вокруг себя, пока эти чашечки еще вибрируют. Мне вдруг пришло в голову, что суть писательства, возможно, не в том, чтобы описывать прошлое, а в том, чтобы продлевать настоящее – как в «Тысяче и одной ночи», – растягивать время до той поры, пока не произойдет следующее событие, и стоило мне об этом подумать, как я увидела за шероховатым матовым стеклом чей-то темный силуэт и услышала стук в дверь.

– Войдите.

– Я почти ожидал, что тебя здесь не окажется, – сказал Иван. – Я никогда не уверен на сто процентов, что смогу тебя застать, – он, не отрываясь, смотрел на сервант.

– Мне тоже так кажется, – ответила я. – Классные чашки.

– Бёбе привезла из Англии. Это она их так расставила. Эту комнату она обставляла полностью сама, поэтому тут всё так, – позолоченные ручки чашек дружно смотрели вправо. Одну из них Иван повернул влево. Он сказал, что Бёбе подумает, будто это дело рук привидений – духов Иисуса Христа и Уинстона Черчилля. Наконец он перевел взгляд на меня. – Что пишешь?

– Ничего. – Я убрала блокнот в рюкзак. – Кстати, хочешь почитать сельскохозяйственный журнал про озимый ячмень?

– Не очень. Можно сесть?

Я кивнула. Он поколебался между кроватью и стулом и остановился на стуле.

– Думал, ты не позвонишь. Эта Роза, наверное, ужасна.

Я ответила, что хотела позвонить раньше, но всё было не так просто. Еще я добавила, что Роза не настолько ужасна, просто ее очень много. Я рассказала, как мы сидели в гостиной с четырьмя часами, и как она хотела, чтобы я ее расспрашивала и делала честные признания.

– Могло получиться забавно, – заметил Иван.

– У меня с этим совсем плохо.