Элиф Батуман - Идиот [litres]

– А соседские мыши?

– Соседских мышей уже съели.

Я собирала чемодан, хотя понятия не имела, куда еду. Нора, рыдая, ходила за мной из комнаты в комнату с котенком на руках. Своим теплым и влажным телом она прислонилась ко мне, уткнувшись носом. Я погладила ее по голове – даже макушка оказалась влажной от слез. Котенок был очень мокрый. Он имел слегка удивленный вид. Так вот, значит, что такое жизнь, – казалось, думал он.

Когда Дьюла вернулся с немецких занятий, Нора положила котенка на стол и бросилась отцу в объятия. Дьюла поднял ее и ей вытер глаза. Котенок подошел к краю стола, посмотрел на пол и мяукнул. Потом спрыгнул, обогнул угол и скрылся в направлении спален.

Дьюла ссадил Нору на диван, чтобы отнести мой чемодан в машину. Мы с Маргит залезли внутрь. Нора сидела за круглым столом на крыльце, уронив голову на руки. Дьюла взял какую-то косу и стал точить ее о камень, коса издавала визгливый скрежет. Маргит включила заднюю передачу. В зеркале отражение Норы сначала отдалилось, потом приблизилось, а потом снова отдалилось. На одной руке по-прежнему лежала голова, другой рукой она трагично мне помахала.

Слева на нас несся красный автобус, а справа – синий.

– У нас есть выбор, – сказала Маргит. – Можно погибнуть от красного автобуса, а можно – от синего, – мы пересекли пути и пару минут ехали вдоль них, пока не остановились у розового домика, смотрящего на станцию. По словам Маргит, я проведу здесь неделю с девушкой по имени Роза, моей ровесницей, которая учится на преподавателя английского. Сама она не станет задерживаться, поскольку Роза ее недолюбливает.

Роза подошла к двери со своей теткой Пири. Мы будем жить у Пири: у нее больше места, чем у Розиных родителей. Обе мелкого телосложения, с белой кожей и черными волосами, но Роза – повыше и худощавее. Пири была одета в желтый спортивный костюм, а Роза – в бирюзовую клетчатую рубашку и бирюзовые тренировочные штаны. Роза сурово молчала. Настройщица пианино Пири бегло говорила на эсперанто, она погладила меня по голове, произнося таинственные заклинания.

– Saluton! – говорила она. – Bonvenon! [72] «Привет! Добро пожаловать!» (эспер.).

Маргит сразу уехала. Роза провела меня в комнату. Мы отнесли чемодан наверх. Потом сидели молча. Заметив в ванной стиральную машину, я спросила, можно ли мне постирать. Выяснилось, что машина сломана. Роза занялась стиркой моих вещей в тазу, вычищая маленькой щеточкой каждый предмет одежды, включая нижнее белье.

– Что это? – она вынула из таза стекающую белую футболку (в ее руках она казалась огромной, словно флаг) и показала на желтое пятно. – Вот здесь, подмышкой.

– Наверное, от дезодоранта, – ответила я.

– Не нравится оно мне, – сказала она. – Ох не нравится.

Я несколько раз попросила позволить мне постирать самой, но она отвечала, что если я привыкла к стиральной машине, вручную у меня не получится.

Мы погрузили мокрые вещи в пластиковое ведро, вынесли на улицу и стали развешивать на бельевой веревке между двумя деревьями. Когда я прищепила две сырые флагоподобные футболки, раздался треск, одно из деревьев треснуло пополам, и веревка свалилась на землю.

Мы собрали мокрые вещи и пошли в комнату Эмеше, дочери Пири, которая работала в магазине. По стене под потолком была протянута леска для плакатов. И один плакат там висел – портрет Бетховена на пенокартоне.

– Эмеше будет сюрприз, когда она увидит на стенке твое белье, – сказала Роза, стоя на кровати и вешая мои джинсовые шорты.

– А мы не можем повесить белье в моей комнате? – спросила я.

– Зачем? Ты боишься Эмеше? – она испытующе посмотрела мне в лицо, словно пытаясь разглядеть признаки страха.

– Почему? Мы с ней не знакомы.

– Да ты ее не бойся, – ее лицо было так близко к моему, что она не могла смотреть в оба глаза сразу, и поэтому переводила взгляд с одного глаза на другой.

– Ладно. Но мне всё равно не хочется мочить ее постель.

Вместо ответа Роза прищепила рядом с Бетховеном пару трусов.

Когда мы вернулись в ванную вытереть руки, вешалка для полотенец отвалилась от стенки, произведя облако сухой штукатурки. В неприкрепленном виде она напоминала доисторическую кость.

Пири вынесла белый разобранный пластиковый стол и попросила собрать его для ужина на веранде. Мы с Розой распрямили ножки и привинтили их к столешнице, но стоило нам поставить стол на пол, как ножки подогнулись, и он рухнул. Пири с довольным видом дала нам моток изоленты. Мы обмотали ею ножки. Как только мы вынесли стол на нужное место, грянул гром, и с неба, словно из перевернутого гигантского ведра, хлынул ливень. Поужинать на веранде нам была не судьба.