Люк Оллнатт - Небо принадлежит нам

Эту идею предложила Лола. После похорон, на закате, все должны были собраться в саду и выпустить в небо гелиевые шары, на которых каждый напишет маркером то, что он хочет сказать Джеку, и на счет «три» шары должны взмыть к самым небесам.

Мне эта затея не понравилась – было в ней что-то гнусное, притворное. Как будто о Джеке и вспомнить-то больше нечего, кроме его любви к шарикам.

Джек бы точно этого не одобрил. Он посчитал бы неприемлемым марать шарики фломастером – их вовсе не для того надувают.

– Может, без писанины обойдемся? – спросил я у Анны. – Или просто купим шаров в «Карфоун Вархаус» – он их очень любил.

– Это всего лишь воздушные шары, – сказала она. – Какая разница, откуда они? И по-моему, послания на шарах – идея неплохая.

Я помрачнел и ничего не ответил.

Похороны. Людей было очень много, помню, как мне постоянно пожимали руку, как я смотрел на мать Анны, на это привидение в инвалидном кресле, и чувствовал, что внутри поднимается волна негодования: почему она жива? Почему ей дали второй шанс?

От ксанакса и виски в голове стоял туман. Служба проходила в церкви на холме («какая чудесная обстановка, Джеку бы здесь понравилось»), все гости, кроме самых пожилых, были одеты в яркую разноцветную одежду («потому что Джек хотел бы именно этого»), а когда заиграла тема из «Человека-паука», все начали смеяться. Смех на похоронах маленького мальчика.

«О, Джек был бы в полном восторге, это точно!»

«Ваш Джек – он всегда, всегда улыбался».

Вранье. Они ровным счетом ничего не знали о Джеке. Джек был скуп на улыбки, он их берег для особенных случаев, словно считал расточительством улыбаться без важной на то причины.

Джека похоронили, потому что сама мысль о кремации казалась нам невыносимой. Кремация – это ритуал для стариков, но никак не для детей. К тому же Джек панически боялся огня. Когда он был совсем маленьким, мы объяснили ему, как опасно приближаться к включенной газовой плите, и он послушно обходил ее стороной. В его детской висел датчик дыма, и Джек любил смотреть на поблескивающую на нем красную лампочку – это его успокаивало.

Я наблюдал за тем, как его гробик опускается в яму, как на крышку летят комья земли, и думал лишь о том, что внутри этой деревянной коробки, в пижаме с Человеком-пауком, лежит Джек, вместе с Маленьким Мишуткой, фонариком и карточками с покемонами. Маленький гроб – это страшное зрелище. Таких гробов просто не должно быть.

Когда мы ехали домой, Анна сказала, что нам прислали чудесные открытки. Я рассеянно просмотрел некоторые из них – сложенные вдвое листочки бумаги, купленные за фунт двадцать в универмаге; розовые, нежно-голубые, лиловые – цветов старушечьей шали. Люди называли Джека бойцом, воином. Райским ангелочком. Святым. Писали, что он тронул их сердца.

Да для всех них смерть Джека была не более чем поводом для новой серии глубокомысленных постов на «Фейсбуке». «Обнимите своих детей перед сном, – говорилось в них. – Проведите несколько лишних минут у их кроваток». И – фотографии Джека. Нашего Джека.

«В такие моменты, – не унимались они, – начинаешь ценить жизнь, дорожить тем, что у тебя есть». Жестокий, бездумный бред. Их-то дети очень даже живы. Своих детей они могут сегодня обнять перед сном, вдохнуть запах их волос, а завтра утром – услышать в детской их голоса. «Бедняжка Джек, – писали они, – ему хорошо там, где он сейчас». Полная чушь. Хорошо ему было бы здесь, с нами. Он не воин и не ангел, и он не смотрит на нас с небес. Джек стойко переносил свою болезнь и даже ни разу не пожаловался. Я еще никогда не видел столько мужества у ребенка.

В доме собралось человек двадцать-тридцать, включая друзей и нескольких детей постарше Джека. Анна приготовила кое-что из кушаний, которые обожал Джек. Еще был торт и какие-то закуски, принесенные кем-то из гостей. На экране телевизора сменяли друг друга фотографии Джека.

Под вечер ветер усилился и пошел дождь. После того как взрослые написали на шарах пожелания Джеку, а дети свои разрисовали, мы вышли в сад и на счет «три» выпустили шарики на свободу. На своем шаре я написал черным маркером: «Джек, мы никогда тебя не забудем. С любовью, папа».

Слова банальные и даже черствые, но это был мой протест. С какой стати мне указывают, как я должен почтить память своего сына? Что написала Анна, я не знал и не хотел знать.

Она стояла рядом, но мы не касались друг друга. Кто-то другой, не я накинул ей на плечи пальто. Шарики не очень-то рвались в небеса. Несколько штук, едва поднявшись в воздух, тут же приземлились, и теперь ветер гонял их по траве. Некоторые унесло под крышу гаража, и там они и застряли. А один из них запутался в кроне яблони и лопнул. Я не смог сдержать улыбки – вот это Джеку бы точно понравилось.