Люк Оллнатт - Небо принадлежит нам

– Бога ради, Джек, никогда так больше не делай! Я уже не знал, что и думать.

– Извини, пап. Мы просто играли в покемонов, а у Саши не было энергетических карточек, поэтому я дал ему одну.

Его товарищ явно чувствовал себя не в своей тарелке.

– Пойдем-ка лучше посмотрим на фейерверк? Он вот-вот начнется.

– Хорошо. – Джек быстро перебрал свои карточки, бережно вынул из общей массы одну и протянул ее Саше. – Это тебе. Поригон очень сильный, он тебя защитит, только его обязательно надо брать с собой, когда идешь спать.

Саша с серьезным видом кивнул и аккуратно положил подарок в карман куртки.

Я вывел их обоих в коридор, где нас дожидалась Анна.

– Все в порядке? – На ее лице было написано облегчение.

– Да, все отлично. Просто заигрался в покемонов с приятелем.

– Вот оно что. Давайте-ка поторопимся, фейерверк начнется через пять минут.

На улице витал обычный для поздней осени аромат прелой листвы и жареных каштанов. На площадке слышалось потрескивание костра. Из киоска с гамбургерами, который установили «Друзья начальной школы Эмберли», доносился аромат жареного лука. Я сразу вспомнил, как мы с отцом ходили на игры «Вест-Хэма».

Отец обожал этот запах. «Ничего на свете не пахнет вкуснее, сынок», – говаривал он. Помню, как мы отправились на наш с ним последний матч. Мы шли его излюбленным маршрутом: сначала по Грин-стрит, потом – по Баркинг-роуд. На этом пятачке Восточного Лондона не было никого, кто не был бы с ним знаком. Отец махал рукой торговцам из Бангладеш, которые всегда угощали его маленькими манго – единственным фруктом, который отец ел в своей жизни. Его здесь все любили. Он был готов подвезти в любое время дня и ночи, а в больницу возил бесплатно, за что его прозвали Скорой помощью.

– Привет, Джек, – слышалось со всех сторон, пока мы пробирались сквозь толпу. Здоровались ребята постарше, из третьего и четвертого классов.

– Это твои друзья? – спросила Анна.

Джек равнодушно пожал плечами:

– Мы иногда в покемонов играем.

Нам было радостно оттого, что Джек избавился от своей репутации «вон того мальчика с опухолью мозга», за которого возносились коллективные молитвы и которому всей школой подписывали гигантскую открытку с пожеланиями скорейшего выздоровления. Теперь он был в первую очередь известен как собиратель покемонов. Все карточки, сложенные в порядке возрастания силы персонажей, он хранил в особой папке, а под дубли отвел старую жестяную банку из-под печенья.

Мы нашли отличное место, с которого можно было беспрепятственно наблюдать за фейерверком, и огляделись, надеясь увидеть кого-нибудь из знакомых. Но нас окружали лишь тени да призрачно-бледные лица, время от времени озаряемые светом костра.

– Я хочу наверх, – заявил Джек.

– А ты не слишком для этого большой?

– Не-е-ет, – возразил Джек, вложив в это слово все возмущение, на которое только был способен.

Я поднял его и усадил себе на плечи, но если раньше это давалось мне без особого труда, то сейчас пришлось основательно напрячься, меня даже немного шатнуло в сторону.

– Как ты? – спросил Анна.

– Нормально, просто на секунду потерял равновесие. Не такой я уже здоровяк, каким был раньше.

– Бедненький, – сочувственно улыбнулась Анна.

Когда грянули первые такты музыки из «Звездных войн», Джек возбужденно забарабанил пятками, схватившись за мои уши. Фейерверки он просто обожал. Каждый раз, как небо озарялось россыпью цветных огней, он испускал восхищенный вопль, вздрагивая при особенно мощных залпах. Когда отзвуки последнего из них умолкли, он захлопал в ладоши и радостно закричал, глядя в ночное небо и надеясь, что будет еще один.

После фейерверка состоялось небольшое представление, в котором класс Джека должен был исполнять завершающий гимн. Пели «Иерусалим» – один из самых любимых гимнов Анны. Меня этот выбор удивил: чересчур патриотично и религиозно для такой школы, как «Эмберли».

В свете прожекторов я отчетливо видел белокурую головку Джека. Иногда он забывал слова, но все равно старался не отставать от хора. Я видел, как, щурясь от ослепительно-яркого света, он высматривает нас в толпе. И вдруг – я потерял его из вида. Сначала я подумал, что освещение сыграло шутку с моими глазами, но нет: на том месте, где только что стоял Джек, теперь была пустота. Когда дети пели «Светил ли сквозь туман и дым…», послышался пронзительный крик, и фортепианная мелодия резко оборвалась. Мы кинулись к сцене. Джек лежал на полу, съежившись и крепко сжимая в руках свой песенник.