Люк Оллнатт - Небо принадлежит нам

– Боже мой, как добры люди, – удивленно произнесла Анна, повторно прокручивая сообщение.

– Ты в порядке? – Я сжал ее плечо и притянул ближе.

– Честно говоря, нет. Я просто так… так…

Она внезапно замолкла. Ее взгляд приковала пожилая пара: мужчина и женщина не спеша прогуливались поблизости, бросая птицам хлебные крошки, которые принесли с собой в пакете.

– Я тоже, – признался я и сделал глубокий вдох, чувствуя, как воздух наполняет легкие.

Потом снова нырнул в телефон и принялся читать остальные сообщения – ободряющие истории от людей, с которыми даже не был знаком.

Джек очнулся, и нас пригласили к нему в отделение интенсивной терапии. Половина его головы была перевязана бинтами, а сверху – сеткой. Время от времени его глаза на мгновение приоткрывались, но тут же закрывались снова. Мы сидели по обе стороны от него и держали за руки: я за левую, Анна – за правую.

– Извините, – сказала медсестра, когда я спросил у нее, как прошла операция, – но этот вопрос не ко мне. Доктор будет рада пообщаться с вами, она в комнате ожидания, в самом конце коридора.

Я сразу заподозрил неладное. Доктор Флэнаган сидела за столом и ожесточенно листала что-то в своем смартфоне. На ней по-прежнему была зеленая форма, в которой она оперировала. Я готовился к худшему. Почему медсестра отводила глаза в сторону, а для разговора с нами доктор выбрала самую дальнюю комнату?…

– Итак, – начала доктор Флэнаган, положив телефон на стол, – хорошие новости.

Я напрягся, боясь даже вздохнуть.

– Операция прошла удачно. Вырезали все. Никаких осложнений. Джек справился на «отлично».

– Вам удалось вырезать всю опухоль, без остатка? – несмело уточнил я, судорожно хватая ртом воздух, чувствуя, что сердце колотится в самом горле.

– Да, именно так. – Доктор Флэнаган стянула с головы хирургическую шапочку. – Вышло проще, чем мы ожидали. В некоторых случаях работа осложняется тем, что кровеносные сосуды врастают в ткань опухоли, но нам повезло. Конечно, необходимо сканирование, но я уже сейчас уверена, что мы провели тотальную резекцию опухоли.

Тотальная резекция опухоли. Благодаря форуму и медицинским справочникам мы знали, что это такое. Заветные слова, которые родители жаждут услышать от хирурга, означающие, что все видимые части опухоли удалены.

– То есть… вы хотите сказать… – запинаясь, пробормотала Анна, – что Джек здоров?

– Вероятнее всего, – быстро ответила доктор Флэнаган. – Вообще-то я не имею права такое заявлять. Мы, врачи, ужасно суеверны и не любим говорить вслух о своих удачах. Но операция действительно прошла просто безупречно, и у меня нет никаких причин сомневаться в выздоровлении Джека. Однако буду с вами откровенна: всегда существует риск рецидива. В случае Джека он минимален, и все же – имейте это в виду.

Все-таки риск есть. Пусть и минимальный. Но разве он и без того не рискует каждый день, переходя дорогу или играя в регби на школьной площадке?

– Ему потребуется еще какое-то лечение? – спросил я.

Доктор мельком взглянула на часы:

– В ближайшие дни мы проведем сканирование, чтобы окончательно удостовериться в том, что в мозге Джека ни осталось никаких следов рака. Если это так, то – нет, в дополнительной терапии не будет необходимости.

– Спасибо, – горячо сказал я. – Спасибо вам огромное.

– Что ни говори, приятно быть глашатаем благих вестей, – ответила она, вставая и направляясь к двери. – А теперь извините – мне нужно готовиться к следующей операции.

Анна поднялась со стула – и порывисто обняла доктора Флэнаган. Объятие было неловким, даже неуклюжим, ведь ни одна, ни другая не имели понятия о том, как принято обниматься. Но Анна все равно не разжимала рук, цепляясь за эту женщину, как за свое единственное дорогое дитя. Они стояли рядом с огнетушителем, висящим на стене, слегка покачиваясь, и Анна не переставая шептала, уткнувшись в шею доктору Флэнаган: «Спасибо, спасибо, спасибо…»

Волны неспешно накатывали на берег, а временами, когда вдали проплывал катер, били с шумным плеском. Анна лежала в шезлонге и читала книгу, а Джек сидел на своем пляжном коврике и раскладывал карточки с покемонами. Его волосы из-за соленой воды и песка казались гуще и на затылке уже почти выгорели и приобрели светло-желтый оттенок.

Нам нравилось наблюдать за тем, как его волосы снова отрастают, превращаясь в плотную шевелюру. В раннем детстве он часто с такой ходил, потому что усадить его в кресло парикмахерской было задачей почти непосильной. Анна говорила, что больше никогда и никому не позволит стричь Джека: пусть его волосы растут, завиваются, падают на лоб и лезут в глаза – но больше никаких стрижек.