Тадеуш Ружевич - Избранное

Мысли мои клубились, как тучи на небе, и, кружась в водовороте, охватывали все бо́льшие пространства истории человеческого духа. Нужно сказать, что эти двое завоевали и опутали людей словом. Если бы они были заиками, толпа бы за ними не пошла. Слова могут принести много пользы, но и много зла. Можно использовать их, как, скажем, Цицерон или Демосфен, а можно, как Гитлер и ему подобные. Демосфен был для меня символом трудолюбия и сильной воли, так же как Диоген символом скромности и насмешки. Мало кто способен, отказавшись от всего, поселиться в бочке. Теперь, когда миллионы путешествуют по свету — с временным домом, небольшой палаткой — дело выглядит иначе… И потом, этот великолепный, пожалуй, даже фантастический ответ Диогена владыке мира, великому полководцу, если я не ошибаюсь, Александру Македонскому. Когда он остановился у бочки и спросил философа: «Чего бы ты хотел?» — тот ответил: «Отойди в сторону, ты заслоняешь мне солнце». Я помню этот разговор и, наверное, до смерти не забуду. Огни рефлекторов осеняли дома, деревья и памятники своими оранжевыми и белыми крыльями.

Двери мне открыла все та же худенькая девушка. Я протянул руку, чтобы взять ключ, но девушка держала ключ двумя пальчиками и с улыбкой глядела на меня. «Ключ, — сказал я по-польски, все еще протягивая руку. — Ключ», — повторил я. Она приблизилась ко мне и Сказала «кьяве», я видел ее красные губы, обведенные жирной помадой, «кьяве», — повторила она, «кьяве», взяла газету, которую я держал в руке, и карандашом написала: «Chiave» [57] Ключ (ит.) . . Вложила мне в руку ключ и улыбнулась. Я спросил, когда освободится номер на одного, с одной кроватью. Я говорил и по-польски, и по-немецки, а она все качала головой и повторяла: «Matrimonio, matrimonio» [58] Вероятно: matrimoniale — номер для супружеской пары (ит.) . . Может, не понимала, чего я от нее хочу, а может, делала вид. Нужно завтра подкараулить моего любимца, напомаженного брюнета — или они мне сменят комнату, или я от них ухожу. Если не защищаться, они снимут с меня шкуру, как с кролика. Я медленно поднимался по лестнице. Оглянулся. Девушка все еще стояла внизу. Я увидел ее палец, она показала на свою грудь, потом на меня. Но я сделал вид, что не заметил ее жеста и не спеша шел дальше по коридору. Открыл дверь. Повернул выключатель, ключ оставил снаружи. Любопытно, чего ей от меня надо? Наверное, хочет со мной переспать, и, разумеется, не бесплатно. Должно быть, ей в голову не приходит, что я предпочитаю спать один. Подобные предложения меня уже давно не интересуют. Не потому, что я не знаю, что такое любовь за плату, это я знаю хорошо. Но я и в самом деле успел забыть, как обнимают женское тело, забыл, как надо ласкать его, чтобы оно ожило. Для меня это в прошлом, женщины оставили меня в покое. Я сидел за столом. На бумаге лежали две булки, которые я купил под вечер, и розовые круглые ломтики сочной ветчины. Я люблю эту нежную, вкусную ветчинку из коровьего вымени. С удовольствием съел я несколько ломтиков булки с ветчиной. Запил водой из крана. Завтра непременно куплю бутылку красного, оно и в самом деле стоит гроши.

И не буду больше закрывать на ночь окна. Уже третью ночь окно закрыто, ставни, жалюзи, плотные шторы. Трудно дышать. Штора тяжелая, еле-еле отодвинул. Теперь отопру деревянные складные ставни.

Открыл ставни, и в комнату ворвались потоки голубоватого света. Словно откуда-то вдруг скатилась снежная лавина. Было так светло, что хоть газету читай. Вот только этот вечный стук, звон и грохот внизу, под моей комнатой. Вчера, когда я сюда въехал, я был очень усталый, а теперь прекрасно слышу этот дурацкий шум, гуденье и тарахтенье. Должно быть, у них внизу подсобные помещения. Внизу монотонно гудит стиральная машина, шумит вода, звенит посуда. Похоже на то, что мой «люкс» не только «matrimonio», но еще и самый скверный номер в смысле расположения. Этот напомаженный скот — иначе типа, который не хотел меня пустить, не назовешь — улетучился, как камфора. Утром вроде бы мелькнуло его лицо, ноги в белых штиблетах, но попробуй схвати такого.

Интересно, долго ли еще мне слушать этот галдеж. Гуденье, тарахтенье, шум, гам. Им что день, что ночь — все едино. Должно быть, стирают и выполаскивают белье, а этот скот делает вид, будто забыл о моем существовании. Конечно, на бумаге все выглядело великолепно: tutto comforte — acqua calda e fredda [59] Полный комфорт, холодная и горячая вода (ит.) . , разумеется, вода проточная, подожди, братец, я тебе покажу acqua corrente calda e fredda [60] Проточная вода холодная и горячая (ит.) . , мы еще посмотрим, кто кого. Наверное, и тут, в «Вечном городе», они рады-радешеньки ободрать эдакого барана из провинции, но ничего, мой напомаженный херувимчик, на этот раз ты ошибся. Или же ты предоставишь мне уютную, тихую комнатку, на одного, или «аривидерчи», до утра уж как-нибудь перебьюсь, а завтра… molto liri molto denari bravo amore Bambina [61] Много лир много денег хорошо любить девочка (ит.) . нет, братец, не molto, а piccolo piccolo liri molto piccolo [62] Мало мало лир очень мало (искаж. ит.) . , мой мальчик… И что за пакость мне всучили в ларьке, на свету виноград казался первосортным, кисть что надо, каждая ягодка величиной со сливу-венгерку, большая, сочная, а что я вижу в этой сумке? Во-первых, сумка большая, бумага толстая, сюда влезло бы два, три кило, я взял две грозди — примерно полкило, а кисточки-то оказались совсем маленькие, прямо терновник, и незрелые. Если бы не ночь, я бы не поленился и бросил бы тебе в морду эту кислятину. И как это меня угораздило? Еще не сезон, сезон начнется через месяц, а я так рвался к этому винограду. Кислый как черт. Чтобы ты сам прокис, собака. А как ты ручками-то передо мной размахивал — будто дирижер или колдун, вот и наколдовал. В лапе держал великолепную кисть с голубоватыми сочными, крупными ягодами и, голову даю на отсечение, положил мне в сумку эту кисть, а к ней добавил еще одну поменьше, позеленее, я это видел, но промолчал. Не могло же в сумке произойти волшебное превращение. Я наверное зазевался, тут-то он и проделал свой фокус, плоды которого вижу и поглощаю. Я растянулся на своем ложе, развернул иллюстрированную газету, купленную на вокзале. Мое внимание привлекло прямо-таки невероятное количество реклам. Судя по этим рекламам, у лысых начинают бурно расти волосы, люди вдруг в мгновение ока становятся выше ростом, носы и уши уменьшаются, бюст становится больше или меньше, как по заказу, морщины разглаживаются, пожилые люди глотают какие-то таблетки, возвращающие им энергию и радость жизни, должно быть, имеются в виду импотенты, но слово это из деликатности нигде не употребляется. Вроде бы речь идет о людях активных, которые устали от нашего ритма и технократии, таблетки облегчают процесс пищеварения, выводят газы, счастливо улыбающиеся мужчины в кальсонах утверждают, что счастье принесли им кальсоны yokey, скверные запахи истреблены, и даже дерьмо в туалете благоухает, в воздухе пахнет фиалками или розами — на выбор. Нет-нет, я никого не осуждаю, боже упаси, я далек от дешевой иронии. Совсем наоборот, некоторые вещи, своего рода достижения, можно перенести и на другую почву, из страны в страну, точно так же, как богатства духовной культуры и искусства. Но трудно удержаться от улыбки. Нет, это не ироническая улыбка, и все же мне хочется смеяться. Потому что у меня в ушах снова звучат слова нашей покойной кухарки: «А дерьмо святого отца ты видел?» «Видел, видел, а как же», — говорю я, но ответ мой чисто символический. Я ничего не имею против моды, украшений и улучшений, я не монах-отшельник и не чудак, я не прочь, например, пропустить рюмочку, съесть ломтик здешней ветчинки. И все же некоторые заметки, которых ну просто полным-полно во французских и итальянских и даже немецких иллюстрированных журналах, вызывают у меня улыбку. Все рекорды побиты. Вот, рекламируют французские дамские панталоны, не простые, а с колокольчиками, и, если я не напутал, эти панталоны пахнут розой, лавандой, ландышем в зависимости от возраста и пожеланий дамы. Мне кажется, что в Германии празднует свой триумф мода на французскую любовь, кухню и вина. Совсем как во времена Бисмарка или чуть позже… Немцы влюблены во все французское, а французы с ума сходят по русским, все русское у них в чести — язык, песни, икра, водка. В немецкой периодике множество реклам, расхваливающих французские спальни, тахты двуспальные — супружеское ложе. Если ложе французское, то и любовь по-французски. А что же это за любовь? Гм… А откуда знать? Все спрятано за ресницами, как за шторами, а ресницы-то — искусственные. Должно быть, не только французы, но и японцы покупают у нас конский волос и шерсть для этих волшебных ресниц, их изредка можно увидеть и у наших женщин, и в комиссионках, все укрыто, спрятано за занавесками, комбинациями, кружевными панталонами. Огромная, как дачный участок, кровать — на пять, а то и на шесть человек. Матрацы, одеяла, подушки из небесного пуха, рай да и только. Ладно, согласен, будем любить по-французски. Не было у кумы хлопот — купила порося. Панталоны с колокольчиками — прелюдия, и то и се, а наш бравый менеджер без пилюли ни на шаг. Глотай, братец, глотай, а то у тебя стоять не будет, и тут ничто не поможет — ни французские матрацы, ни брошюры, где шестьдесят пять или восемьдесят пять, а может, и все сто секретов любви по-французски. Глотай, братец, глотай! Вот она — современная цивилизация. Все бы съел, да есть нечем. Колокольчики звенят, бренчат, цивилизация нас пожирает. Как Сатурн собственных детей. Раньше женщины носили шерстяные или бумазейные штанишки. До колен. И всех это устраивало. Никто никому не звонил. Ах, будь они неладны, что они там у себя на кухне, в прачечной так разгалделись, пойду скажу им пару слов по-польски, а то до них не доходит. Нельзя сказать, чтобы жизнь моя была богата приключениями, но, конечно, как всякий нормальный мужчина… А впрочем, что это за мужчина, если он за свою жизнь пяток баб не трахнул.