Тадеуш Ружевич - Избранное

Я когда-то видел научно-познавательный фильм про мышей и крыс, про поведение этих животных в разных условиях. Ученые показывали опыты, — очень мрачные, — я их не могу забыть и по сей день. Сначала показывали мышь в одиночестве, потом двух, мышей. Все новых и новых мышей пускали в клетку, и одни из них становились грустными, другие злобными. Количество белых мышей в клетке по-прежнему увеличивалось, и вскоре клетка превратилась в ад. Зверьки задыхались в тесноте. Этот образ в памяти моей изменился, белые мыши и крысы клубятся во тьме. Как-то мне приснился сон. Я был в глубоком ущелье, в глубоком черном ущелье, и, усталый, шел по нему во тьме. И вдруг увидел, что навстречу мне идет толпа в золоте, в красном и в белом. А во главе ее — священники и епископы. Епископы в золотых и белых митрах, с посохами, священники и толпа несли кресты, целый лес крестов, я шел навстречу, они приближались, я чувствовал их дыхание, посохи, белые кресты, палки склонялись надо мною, как копья, я хотел крикнуть, и тогда кресты, длинные белые кресты полезли ко мне в рот, я защищался, хотел отбиться, упал, и в темноте толпа прошла по мне, а я закричал и проснулся. Этот сон приснился мне много лет назад, и я долго пытался растолковать его. А он был так выразителен, что я помнил его лучше, чем реальные образы и события… Люди все подходили и подходили, было шумно и душно. Время от времени раздавались возгласы: «Папа, папа, папа!» — и снова все затихало, папа явно задерживался, и кто-то там сказал: наверное, это неспроста. Будущие матери одна за другой падали в обморок, кто-то закричал.

У открытых дверей получился затор. Жандармы в белых перчатках наблюдали за порядком. Какой-то пылкий итальянец карабкался по гладкой колонне. Но папы нет как нет. Должно быть, что-то приключилось. Иоанн никогда не опаздывает. Слышу итальянскую, немецкую, английскую речь. Неподалеку от меня очень высокая американка. Очень худая. В черном платье и огромной шляпе. На шляпе среди розовых цветочков и зеленых листиков, как в гнездышке, притаились две птички. Американка что-то говорит мне, помогая себе жестами, у нее сумочка через плечо, фотоаппарат, бинокль. Раздаются аплодисменты и возгласы, как в театре перед спектаклем, когда публика устала ждать. Американка пробирается поближе к заграждению, должно быть, намереваясь сменить место и наблюдательный пункт. Пробует перешагнуть через загородку, ноги у нее длинные, как у жирафы, но вдруг спотыкается. Под черным платьем я вижу белые ноги, розовую комбинацию, девушка чуть не падает, но ее ловят на лету, подбегает жандарм и вежливо подает нам знак — не двигаться с места. Какой-то совсем юный молодожен поддерживает свою беременную жену, заботливо вытирает ей лицо. Возгласы, аплодисменты. А пылкий итальянец, совсем как человек-муха, карабкается по мраморной колонне. Наконец появляется Он. Восторженные крики, ликованье, аплодисменты. Его несут в золотом кресле. Высоко над головами толпы. Я вижу его, он совсем близко, на расстоянии вытянутой руки. Золотое кресло медленно и осторожно плывет к покрытому пурпурным покрывалом возвышению. У папы большая голова, большие оттопыренные уши, пористое оливковое лицо. Маленькая белая шапочка на голове. Поднятая для благословения рука. Большое лицо, большие уши, большой нос. Большой торчащий живот. Мелькают белые и золотые одежды. Лицо папы освещено улыбкой. Улыбкой доброй и снисходительной. И еще в ней какое-то затаенное веселье. Словно бы этого доброго человека и смущает и забавляет то, что его несут на золотом троне… может я ошибся, но Иоанн показался мне человеком веселым. Потом папа произнес речь. Он говорил по-итальянски и на других языках. Может быть, даже шутил, потому что все вокруг громко смеялись и снова хлопали. Все это вместе с ожиданием заняло не меньше трех часов. Это был первый Великий Человек, которого я видел собственными глазами. Жизнь моя сложилась так, что до сих пор я ни разу не видел живого Великого Человека, хотя меня всегда занимало, какой он, как выглядит вблизи. Великих людей всегда видишь на фотографии, в газете, за стеклом витрины, в кино. Слышишь о них, читаешь книги, но не видишь, не можешь прикоснуться. Материальный контакт с ними невозможен. Интересно, они такие же люди, как мы? Едва ли. Если бы они были такие же, как мы, они не были бы великими. Но откуда это в них? Не были же они великими сразу, когда родились или когда вместе с нами ходили в школу. Интересно, это их природное свойство, которое дает о себе знать в один прекрасный день, или же нечто, что приходит извне. Эта тайна всегда мучила меня. Великие люди, в свою очередь, делятся на малых-великих, добрых-великих и злых-великих. Одним словом, порода Великих очень разнообразна и в чистом виде не существует. Толстой, Шекспир, Ганнибал, Ганди, Колумб, Амундсен, несомненно, были великими людьми, а вот Нобиле не стал великим, великими, каждый в своем роде, были Наполеон и Цезарь, великим был Стефан Баторий, а Станислав Понятовский — нет. Пий XII и Пий XI не были великими папами, а Иоанн — великий папа и великий человек. Почему? Когда-то в молодости я читал книгу «Гений и безумие», но, увы, с годами все забывается. А мысль о великих людях всегда будет волновать человеческое воображение. Существуют великие святые и великие преступники, великие полководцы и мыслители, великие музыканты, врачи, актеры. Взять, к примеру, Рудольфа Валентино {106} 106 …взять, к примеру, Рудольфа Валентино… — Рудольф Валентино (1895—1926) — американский киноактер, «король экрана» начала 20-х гг. О тогдашнем культе Валентино см.: Е. Теплиц. История киноискусства, т. I—II, перевод с польск. М., 1968, стр. 222—223. . Слава его при жизни была огромной. На его могиле женщины кончали с собой. А мне он всегда напоминал провинциального парикмахера и сутенера. Впрочем, задатки гениальности есть у каждого. В любом учреждении, в любой компании, в любой деревне и городке есть свои гении или люди с задатками гениальности. Но где мерило… сердце, молчи… господи, что это у меня все в голове перепуталось. Был ли Гитлер только великим преступником и сумасшедшим гением? Его подданные уверяли, что он обладал гипнотическим даром, что все они были под гипнозом. Особую роль играет взгляд. А может даже, иногда взгляд — это все. Помнится, когда-то в нашем дружеском кругу выступал гипнотизер-любитель пан Курпис, простой банковский служащий. Его появление было для нас событием. Особенно для дам, потому что мы, мужчины, смотрели на все это скептически, с эдакой снисходительной улыбкой. Я до сих пор помню его рябое лицо, маленькие глазки. Прошло столько лет, наш городишко в своем первозданном виде сгорел дотла, а я до сих пор помню его рябую физиономию с маленькими глазками. В глубине их светились острые как иглы огоньки. Человек он был скрытный, одинокий. Но мог усыпить человека, снять головную боль. Что-то было в нем от Распутина. Но Распутиным он не стал. Может, не был Великим Человеком, а может, не нашлось для него Царского Села. Теперь я склоняюсь к тому, что у всех людей имеются задатки гениальности и наступит день, когда все люди будут великими, а может, не будут, не в том суть. Во всяком случае каждый про себя думает, что он — особенный, не похож на остальных и, стало быть, великий. Все знают Кепуру {107} 107 …все знают Кепуру… — Кепура Ян (1902—1966) — польский эстрадный и оперный певец, выступал также в оперетте и в кино. С 1939 г. жил в США. или, скажем, Ядвигу Смосарскую {108} 108 Ядвига Смосарская (1900—1971) — звезда польского кино 20-х и 30-х гг., играла также в театре. В 1939—1970 гг. жила в США. , но любой, даже лишенный слуха, сопляк воображает, что он — Кепура, а любая девица считает себя Ядвигой Смосарской. Величье, как найти твое имя? — спрашивает поэт. И мы вслед за ним повторяем — как? В наших примитивных представлениях и, разумеется, в дурацких учебниках по всеобщей истории великий тот, кто выигрывает. Выиграл, значит, великий. Ну, а как же Наполеон? Он проиграл битву под Ватерлоо и все равно остался великим, а те, кто победили, не станут великими. Мне кажется, чтобы стать великим, нужно принять решение. Эх, была не была. Мосты сожжены. Ну, а если окажешься смешным? Люди посмеются и забудут. От великого до смешного один шаг. Ладно, смейтесь, — думает Великий Человек, еще не ставший великим, хорошо смеется тот, кто смеется последним… Ну, а потом головы летят с плеч. И никто уже не смеется. Рты перекошены от ужаса. У меня на этот счет такая теория: раньше людей вполне устраивали отпущенные им богом пределы, каждый жил по своей мерке. А теперь каждый хочет прыгнуть выше себя, каждому хочется стать больше, и вот почему растет потребление алкогольных напитков, наркотиков и других возбуждающих и одуряющих средств. Люди утратили чувство меры, представление о своих реальных возможностях. Если в древности какой-нибудь нахал наносил вдруг оскорбление богам или представителям власти, то это было событие века, тип этот входил в историю. Вспомним хотя бы Герострата. Кого-то он там оскорбил, деталей я не помню. Во всяком случае, заработал себе бессмертие. А теперь на наших глазах происходят прямо-таки невероятные явления, события. Осквернение святынь стало для людей развлечением. По улицам наших городов слоняются целые табуны Геростратов и даже, простите за грубость, пачкают под нашими дверьми, звонят, просят туалетной бумаги, нам ее самим не хватает, но ничего, мы только вежливо улыбаемся. Что вы, что вы! Как говорится, себе дороже. Лес рубят — щепки летят. Ау! Ау! Хочется позвать кого-то на помощь. Пословицы утратили смысл. Может, скоро и леса-то не будет, будут одни щепки?