— Можно еще пять минут? — просит молодая медсестра.
— Нет, нельзя, — жестко прерывает ее пожилая и тянет малыша из рук Эсме.
Будто очнувшись, Эсме выхватывает у медсестры ребенка и прижимает его к груди. «Нет, — шепчет она, — нет». Эсме соскальзывает на пол, пытается встать, падает и ползет к стене, прижимая к себе ребенка. «Ну же, Юфимия, — говорит у нее за спиной медсестра, — не шали, отдай мне мальчика».
Эсме отвечает, что не отдаст, ни за что, никогда. Медсестра хватает ее за руку. Эсме изворачивается и бьет ее кулаком прямо в глаз. «Ах ты мерзкая…» — шипит медсестра, а Эсме, собравшись с силами, вскакивает на ноги и, покачиваясь от невероятной, непривычной легкости, бросается к двери.
Вот она уже в коридоре и бежит к лестнице, прижимая к груди теплого малыша, и думает, что теперь-то она выберется отсюда, пойдет с малышом домой, ее не прогонят, ее примут, она может бежать так вечно, однако сзади слышатся тяжелые шаги, и кто-то хватает ее за талию.
«Юфимия! — кричат вокруг. — Стой! Стой!» Вот и медсестра, старая стерва, так и пышет гневом. Она бросается к малышу, Эсме уворачивается. Воет сирена. Младшая медсестра тянется к ребенку, к сыну Эсме, хватает его, и он плачет. Тихо плачет — «а-уа, а-уа» — у самого уха Эсме. Это ее ребенок, и она держит его изо всех сил, никому не отдаст, но другая медсестра уже навалилась сзади и вывернула ей руку. Ничего, боль она вытерпит, никто не отберет у нее малыша. Ее хватают за шею, душат, и руки слабеют, разжимаются, малыш выскальзывает… «Нет, нет, пожалуйста», — сипит она, но медсестра подхватывает ребенка и уходит. Его нет. Его больше нет.
Мелькает завиток волос на крошечном затылке, сжатые в кулачок пальцы, и медсестра уходит под тихий плач — «а-уа, а-уа». Эсме толкают на пол, лицом вниз, она падает, как сломанная марионетка, в руках зеленое одеяло, в которое был завернут малыш, только одеяло, и она бьется, кричит, поднимает голову и видит вдали медсестру. Она хочет приподняться, чтобы посмотреть на малыша в последний раз, но кто-то прижимает ее голову к полу, и ей остается лишь слушать шаги — они быстро удаляются и наконец стихают.
…не знала. Никто не знал. Пребывали в счастливой уверенности, что мужчина все знает и умеет. Я и не думала спрашивать об этом маму, она сама тоже не заводила подобных разговоров. Я, конечно, заранее пыталась это представить и беспокоилась — но о другом. Даже не представляла, что он не сможет…
…бывало, я смотрела на нее и думала, что в ней особенного? Волосы торчат во все стороны, нос в веснушках — она никогда не носила шляпку, руки неухоженные, платья мятые, надетые кое-как. Конечно, мне бывало стыдно, ведь это моя сестра, а я думаю о ней так плохо. Но почему она? Не я? Я была красивее, все так говорили, и во многих отношениях искуснее нее. До сих пор думаю, что если бы он не уехал, мы бы, наверное…
…я слышала. Я все слышала, от начала до конца. Стояла в соседней комнате и ждала. Вошла медсестра, за ней другая, и они захлопнули дверь — бум! Обе красные, потные, тяжело дышали. «Вот ведь…» — начала было одна из них, но увидела меня и замолчала. Мы стояли там втроем и слушали, как она кричит. И я сказала…
…доктор попросил меня раздеться, снять одежду «с нижней части тела», как он выразился. Меня чуть не стошнило от страха. Он что-то раскрывал, тянул, а я смотрела в потолок и чуть не закричала, когда он наконец закончил. Он обеспокоенно взглянул на меня и сказал: «Дорогая моя, вы еще не тронуты. Понимаете, о чем я?» И я солгала, что понимаю. Он стал мыть руки, повернулся ко мне спиной и спросил: разве я «не вступала в интимные отношения с мужем»? Я сказала, что вступала, то есть думала, что вступала. А разве не так? Доктор что-то записал и ответил: «Нет. Не так». В ту ночь я села на край кровати и, сдерживая слезы, повторила Дункану все, что сказал мне доктор, выговорила все те слова, и я…
…пора подавать печенье, вот и подают. Хоть бы она ушла. Хоть бы они все ушли. Разве побудешь в покое, когда вокруг такая толпа? Как можно жить, если…
…пыталась что-то подслушать, догадаться; в те дни только так девушки и узнавали. В постели что-то происходит, и это больно, но больше никто ничего не рассказывал. Надо было спросить бабушку…
…нет, я не хочу печенье с заварным кремом. Совсем. Неужели меня никогда не оставят…
…крик внезапно оборвался. Стало очень тихо, и я спросила: «Что произошло?» Мне ответили: «Ничего. Ей дали успокоительного. Не волнуйтесь, она уснет и обо всем забудет». А потом я увидела малыша. Только тогда и заметила. Мне положили его на руки, я обняла его и посмотрела ему в лицо. Он был так близко. Я чуть не передумала, едва не сказала: «Заберите его, я не хочу». Запах. Ее запах. От ребенка.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу