Дмитрий Пригов - Мысли

1. Так вот, любимый мой Лев Семеонович, исходя из нынешнего состояния моего таланта и дара беляевского, хочу спросить Вас, дорогой друг, могли ли Вы, с Вашим, несомненно, тонким даром провидения (недаром Вы славитесь как наиболее одаренный экстрасенс нашего времени в Москве) особенно в сфере искусства, могли ли Вы в те далекие, светлые и нежные года нашей юности, первых встреч и прогулок по берегам Москвы-реки, лесам Беляево, Садовому кольцу, Таганке, кафе на Таганке и пр., могли ли Вы, душа моя, исходя из тогдашнего состояния моей творческой личности и писаний, могли ли Вы предположить возможную эволюцию моего стиля (а может быть, это только мне представляются всевозможные эволюции, смены, победы одного над другим, может, все длится и длится, только со временем ухудшаясь, ослабевая витальной силой, что мы пытаемся оформить как смену стиля, утонченность формы и мудрость зрелого и классического возраста?), естественно, привожу в пример себя по причине наибольшей близости к себе, но знать хочу вообще о представлении Вашем о тогдашнем времени, и если Вы затрудняетесь припомнить (или принудить себя припомнить те времена, возможно, для Вас чем-то мучительные для припоминания), то я все же настойчив и даже назойлив в своем любопытстве (интересно, интересно же узнать про себя! может, скажут что такое про тебя, что дух захватит, а если скажут неприятное, так ведь ты-то знаешь себя все равно лучше и достовернее!), я поставлю вопрос так: как Вы себе нынче (уже убеленный опытом и славой литератора, математика и философа) представляете себе себя тогдашнего с представлениями о будущем, то есть нынче уже нынешнем, есть ли живая связь между тогдашними, пусть и смутными, Вашими интенциями и нынешним статусом (конечно, хотел спросить про себя, но застеснялся и сделал вид, что спрашиваю про Вас), или будущее неугадываемо, закрыто темной завесой, есть ли нам знаки и предвозвестия, или наша деятельность нам самим только представляется в динамике, а со стороны это есть чистая статика с небольшим раскачиванием относительно некоторого, нами неугадываемого, центра (отчего впечатление беспрерывного развития и движения — это я про себя, Вы, возможно, никакого такого мельтешения не испытываете, а испытываете преимущество дивного стояния перед суматошным мельтешением) — так что и предвозвещать-то было нечего!

2. Теперь второй вопрос, более короткий (как по причине того, что он сам и есть такой, то есть это его имманентное качество быть коротким, так и по причине просто моей уже усталости), но в продолжение первого, так что это как бы один длинный вопрос, и вопрос длины этого общего вопроса есть вопрос чисто методологический (в чем Вы мастак!), так вот, глядя из настоящего, можете ли Вы оценить прошлое как единственно закономерную линию Вашего развития (опять-таки, если Вы видите в этом какое-либо развитие, а если не видите, тогда скажите про меня, мне иногда просто даже и сомнительно — я все-таки личность бедная, творческая, неуравновешенная, подверженная порывам слабости и честолюбия, моды и страха и тому подобному).

3. Теперь, касаясь Вашего творчества, Лев Семеонович, чувствую я гораздо большую раскрепощенность, тем более что сейчас, напечатав уже две страницы убористого текста, я разошелся, пальцы сами бегают, мысли тоже не стоят на месте, посему начинаю говорить с легкостью, даже необыкновенною, и, естественно, необязательность моих утверждений и выводов для Вас ясна сразу же по игривой интонации, овладевающей мной пред лицом Вашим, соответственно, необязательность этих выводов необязательна и для меня в последующем моем бытии и общении с Вами.

Так вот.

Поскольку концептуализм (а все-таки я отношу Вас, даже с большим основанием, чем себя, к представителям именного этого направления, в то время как себя могу охарактеризовать более туманным способом как представителя «общеконцептуального менталитета») пришел и поначалу развивался в сфере изобразительного искусства, и основной его пафос был языковой, сопутствовавший сильнейшей вербализацией изобразительного пространства (вплоть до полного иногда размывания его) и сфер культуры, то он индуцировал в литературе процесс как бы встречный (как бы своим мощным силовым полем притянул, искривил литературные пространства, впрочем, как и смежные области классического изобразительного искусства искривил тоже, где в результате объявилось огромное количество мутантов) — то есть в литературе он индуцировал превращение текста в объект, акцентацию в нем манипулятивного аспекта, который существовал в нем всегда, но в латентном, неотрефлектированном состоянии (перелистывание страниц, кассетирование томов, выдергивание листов и вырезание цитат и пр.).