Дмитрий Пригов - Мысли

Значит.

Я лично хочу представить простой, наипростейший текст (как и положено, предположено мне в качестве простого тела говорения) как свидетельство и материал дальнейших рассмотрений, являющий образ и состав нынешнего авторского текстового поведения и могущий служить подобному истолкованию, герменевтическому рассмотрению или, как говорят, деконструкции (но не жесткой, а вроде фуковских приемов обнаружения механизма и амбиций власти в любом самоманифестирующемся дискурсе), то есть сам текст как эксплицитная тематизация основного пафоса и обстоятельств нынешней литературы (конечно, конечно, нельзя воспринимать это заявление в абсолютной как бы его непосредственности и обязательности, имея в виду протеическую сущность поэтического существа вообще и акцентированную ныне).

Так вот.

Сам-то я отношусь к этому проще. Проще. По-простому, типа такой вот истории, случившейся на моих глазах в пору моей работы на конвейере завода ЗИЛ простым рабочим, зарабатывавшим в основном не деньги (какие там деньги!), но, по законам того времени, после двухгодичного вкалывания, право поступать в горячо чаемое высшее художественное учебное заведение. Ну, это так.

Значит, как-то утром, в утреннюю смену, приходит мой напарник с огромным свежим, но уже от фиолетового перешедшим в сизый фингалом под глазом и смотрит на меня уныло оставшимся глазом. Я бросаюсь выяснять обстоятельства события, имевшего подобное отнюдь не редкостное в тогдашней моей ситуации последствие. И выясняется. Вчерашний вечер вместе с приятелями ходил он в клуб, и перед танцами было кратенькое представление, где артист Москонцерта читал стихи и среди них Блока. По выходе из зала один из приятелей с некоторым ожесточением заявил, что ничего не понял про какой-то е…ный интеграл. Мой напарник, напротив, простодушно ответил, что ему все ясно. Спор их и разрешился вышеуказанным результатом. Вот оно — содрогание тела дискурса!

Положим.

Но для начала (в смысле, если эту историйку читать как вставочку и считать, что мы в самом начале, на первом абзаце нашего текста), чисто методологически надо попытаться, хотя бы эвристически, различать в поэзии три условно-исторических пласта (но актуальных по принципу самоидентификации с ними авторов по типу поэтического поведения и сознания, как это принято, скажем, в изобразительном искусстве) — традиционный, современный и новейший. И соответственно этому нынешнюю поэзию можно представить как некий континуум и сумму всех составляющих ее ныне присутствующих в ней поэтов (можно было бы даже составить некую градуированную таблицу или классификацию — но это, конечно, дело людей науки).

Иначе предстает современная поэзия в виде основных тенденций, в ней в достаточной степени прослеживаемых.

А может, проследить и новейшие тенденции, и тут не обойтись без общекультурных моделей и попыток определить и выявить сходство и различия в развитии и нынешнем состоянии поэзии российской (кстати, и социокультурных ее амбиций и позиций, а вернее, утраты их и заместителей ее функций в этой сфере) и общемировых процессов. Тут должно заметить, что эти достаточно разнообразные новейшие тенденции, столь обобщенно обзываемые постмодернизмом, проявлены в различных сферах культурной деятельности с довольно-таки различной степенью определенности и жестово-поведенческой наполненностью (в архитектуре и кино, например, объявляясь в пределах исключительно почти полистилистики, что является необходимым, но отнюдь не достаточным основанием для идентификации постмодернизма как некоего целостного явления). В еще меньшей определенности они представлены в литературе (я имею в виду не отдельных литераторов, а литературу как сферу деятельности, репрезентируемую некой критической массой ее представителей) по причине ли сложности (по сравнению с другими сферами культуры) вписывания в современное информационное общество с нарастанием в нем тенденции к аудиовизуальности и снижением роли книги (с постепенным ослаблением в культуре и самой мыслеформы «книга»), по причине ли ненахождения эффективных каналов вписывания в рыночную систему (то есть рукопись не может конкурировать с объектами визуального искусства как единичный товар, но как масстовар не может конкурировать с кино и шоу-бизнесом). Интересно в этом отношении сравнить мировой литературный истеблишмент последних лет, и, в частности, поэтический, институционализируемый грантами, премиями, кафедрами — и Нобелевской премией как пределом иерархического возведения: Милош, Бродский, Пас, Уолкотт, — с истеблишментом изобразительного искусства: Раушенберг, Мерц, Кунс, Куннелис, Хольцер, Шерман. Между ними дистанция нескольких культурных поколений.