Георгий Пряхин - День и час

Куры в Белой тоже как будто постарели.

Белая — деревня не просто стариковская. Белая — деревня старушечья. Старик — он существо нежное хрупкое, до таких преклонных годов не дотягивает Сковыривается где-нибудь на подступах к семидесяти. Другое дело старуха. Хорошей старухе сносу не бывает. Вошла в старушечий возраст и бредет в нем, бредет, не в силах выйти из этого мерно влекущего течения. Вон в Москве, говорят, всех дедов, которым исполнилось девяносто, на особый учет берут, персональных врачей к ним прикрепляют, а старух, достигших тех же годов, не берут. Никого к ним не прикрепляют. Много их, старух долгожительниц, на всех персональных врачей не настачишься. А раз много, то и для науки особого интереса не представляют. Интерес для науки представляет то, чего мало. А жгучий интерес — то, чего и вовсе нету. Что уже исчезло. Исчезнувший вид. Что старуха? — организм грубый, простой, приспособляемый. Старики — вот исчезающий вид.

В Белой они бы тоже окончательно исчезли, сгинули бы, самоистребились, кабы не старухи. Жива старуха, и дед, глядишь, живой. Бегает. Случилось же что — и на старуху бывает проруха! — хлопнулась, как тут выражаются, старушонка, и деда, глядишь, и след простыл. Не бегает. Не живет. А если и живет — то не в Белой. И так-то не очень надежное, капризное, нежизнестойкое существо, без бабки оно, показывает практика, по месту жительства не задерживается. Пример тому дан еще в незабвенных «Старосветских помещиках». Или туда, или сюда — куда-то да девается престарелый вдовец. Или в дальнюю дорогу, или в ближнюю.

«Дальняя дорога» в Белой, пожалуй, самая короткая: погост здесь прямо за околицей, в березовом лесу, чистом и светлом, в котором, согласно поговорке, не молиться, а веселиться. «Ближняя» же зачастую далеконька: и в райцентр, и в город, и в разные прочие города и веси, в которых проживают выходцы из Белой. Старуха вполне способна к автономному существованию, и большая часть жителей Белой одинокие старухи. Кто совсем недавно схоронил мужа, кто давно, кто не дождался его еще с войны — в центре, если уместно в такой деревушке понятие «центр», в середине, в самой середке, в самом нутре у Белой стоит обелиск, на котором фамилий давно уже больше, чем есть их в наличии на сегодняшний день. Фамилий как таковых немного: Новожиловы — вот самая частая фамилия в Белой, и на обелиске она повторяется не меньше полутора десятков раз. А вот что касается среднесписочной численности, то тут уже «дебет с кредитом», как опять же выражаются в Белой, не сходится. Проигрывает сельсоветская книжка (в Белой и сельсовета-то нет, он в другой деревне, общий на несколько населенных пунктов, а тут одна только Советская власть) скрижалям из бетона. Да и то сказать: Новожиловы Новожиловым рознь. Вон «П. Ф. Новожилов 1905—1942» — тот был всем Новожиловым Новожилов. Красавец мужик, косая сажень в плечах, удалая кудрявая головушка. До сих пор помнят его в деревне. А что стоит за номером двадцать третьим в уже упоминавшейся сельсоветской книге, где значится та же самая фамилия и даже те же самые инициалы — П. Ф. Новожилова? А, можно сказать, ничего не стоит. Сорок два килограмма живого веса — понюшка табаку и та увесистей. В чем только душа держится. Маленькая, ссохшаяся, одни руки только, ладони, большие, узловатые, лаптеобразные, — они и тянут. Жена П. Ф. Новожилова — Новожилова Пелагея Федоровна. Вон как израсходовалась фамилия. Какие усушки-утруски, какие переделы прошла. А ничего — бегает фамилия. По дому сама управляется, летом, когда Белая набухает, как ручей в половодье, внуков-правнуков принимает.

…А кто и не был никогда замужем — эти обыкновенно и держатся дольше всех. Избежали амортизации, пагубного соприкосновения с этой столь нестойкой и тем не менее разрушительной мужской средой. В Белой сказали бы — «мущинской». Окислительный процесс старения в этой самой «мущинской» среде идет быстрее и увлекает, заражает при опасно близком общении даже такой несомненно крепкий орешек, каковым является бельская старуха. Открытый огонь — лучше держаться от него подальше. В Белой есть несколько бобылок, они-то и возглавляют шествие здешних старожилок. Сто четыре года исполнилось недавно одной из них — Подсвировой Степаниде Евремовне.

Бабки проживают в Белой и в одиночку, бобылей же в деревне нет. Неспособен старик, как таковой, как вид, жить и исчезать самостоятельно. Вести дом, обихаживать себя. Как мы уже отмечали, случайно оставшегося в одиночестве, зазевавшегося на белом свете деда или призывает к себе березовая роща, или забирает на дальнейшее жительство приезжая родня.