Франц Холер - Стук [litres]

– Теперь я в твоих объятиях, больше мне ничего не надо.

Томасу показалось вдруг невероятным, что он лежит в постели с такой красивой и такой желанной женщиной.

– Ты знаешь, – сказал он, – я так счастлив!

– Ты знаешь, – сказала Анна, – я тоже. Но теперь, мне кажется, мне надо поспать.

– Я буду тебя охранять, – улыбнулся Томас.

– Тогда я спокойна, – пробормотала Анна и повернулась на другой бок, – но только смотри не засни сам.

Томас прижался к спине девушки и положил на нее свою руку так, чтобы ладонью касаться ее волос.

Раньше он часто в своих фантазиях воображал себе, что однажды женщина с трудной судьбой будет искать у него защиты и он тогда отдаст все свои силы на ее спасение. Впрочем, он представлял себе женщину слабым существом, почти терпящим кораблекрушение, и тут он приходит на выручку.

Анна не была слабой, напротив, она точно знала, чего она хочет, и она знала это и без него, Томаса. Откуда это? Она была на четыре года младше его. Четыре года назад Томас прервал свою учебу на врача и решил вместо этого изучать экологию. Ему понадобилось много времени, чтобы решиться на такой шаг.

Томас попытался представить себе, как бы он рос только с матерью, будучи у нее единственным сыном. Никакого дома с башенкой, никакого Эрленбаха, никакой Мириам, только трехкомнатная квартира в непривлекательном квартале на окраине Цюриха, в Швамендингене или Ёрликоне. До вечера в группе продленного дня, зимние каникулы в каком-нибудь школьном лагере в Вализе. И потом, за год до окончания школы, его мать умирает от мучительной болезни, и на похоронах какой-то ворчливый пожилой мужчина подходит к нему, протягивает руку и говорит:

– Я твой отец.

Томас не мог себе такого представить. Но женщина рядом с ним, которая сейчас глубоко и ровно дышала, не нуждалась в такой фантазии, она сама пережила это. На него снова нахлынула волна счастья, ведь это именно ему позволено любить эту женщину, да и она тоже любит его. То, что он будет ее защищать, это он только что произнес в шутку, но это было для него и вполне серьезно. Но от чего защищать? Разве самое плохое не было уже позади?

Чего бы Томасу не хватало, живи он без отца? Горные прогулки на Пик Лангуард, на Пик Чиерва, разве не совершал он их с матерью? Его мать любила бродить по долинам, вдоль горного ручья и снова вниз, но вершина горы всегда оставалась мужским делом с тех пор, как Томасу стукнуло двенадцать или тринадцать лет.

Вести разговоры ему всегда было легче с матерью, но серьезность, с какой его отец относился к своей профессии, что было для него само собой разумеющимся, Томаса всегда впечатляла. Уже вскоре после своего поступления в кантональную школу он выразил желание стать врачом, ему просто ничего другого не приходило в голову. Он просто хотел стать таким, каким был его отец. Поэтому он очень боялся того момента, когда ему придется объявить о своем решении порвать с медициной, и тем неожиданней была для него реакция отца на это. Он, слегка приподняв брови, только спросил: «Так, значит, ты обнаружил, что экология тебя интересует больше, чем медицина?» Когда Томас в ответ подтвердил, что так и есть, отец просто заявил: «Тогда все в порядке. Хорошо, что ты понял это сейчас, а не на третьем году обучения, будучи уже врачом-ассистентом».

Но мать тогда очень испугалась, и она спросила отца, не значит ли это, что он уже раньше для себя понял это, на что отец с улыбкой ответил: «Ты не могла себе такого даже представить, верно?»

Говорил ли отец все это серьезно или нет, было не понятно: он не захотел дать отчета. Но он спросил Томаса, как обычно, в конце месяца, сколько ему нужно денег, и вручил пару сотенных бумажек, не потребовав, чтобы сын оплачивал свою учебу сам.

А если действительно у его отца была другая цель в жизни? Он не стал профессором. Заниматься публикациями ему всегда было противно, сказал он однажды. И даже статус главного врача больницы был выше, чем у оперирующего дипломированного врача частной клиники. Томас решил на будущее когда-нибудь спросить его об этом.

Но чем дольше Томас размышлял о своем отце, тем более его образ становился несовместимым с тем блеклым истуканом, который при погребении его матери поведал бы ему, что он его отец. Тогда он попытался вообразить себе своего собственного отца, как бы он отделился от траурной группы, подошел к нему, все еще стоящему у открытой могилы своей матери, положил ему руку на плечо и признался ему, что он его отец.