Эдуард Овечкин - Норд, норд и немного вест

— Кран на кухне? Ну ты погляди, каков жук! Всё, Машка, считай хана тебе, знаю я эти приёмчики!

— Петрович!

— Петровичай, не петровичай, а пропала ты девка, как пить дать! Потом, посмотришь, в кино тебя поведёт, да в ресторацию какую, а потом уже и целоваться полезет и всё, считай, как муха в паутине ты — сколько не рыпайся, а свободы больше не видать!

Слава прыснул смехом из-под раковины.

— О! — Петрович поднял палец вверх, — Петрович прав! Слушайся Петровича!

Маша села на табуретку и подумала: а какого, собственно, чёрта?

— А на кой она мне, та свобода? Может, и надоела уже хуже горькой редьки.

— Дык я разве же против? Я же о том, что приличные ведь люди ходили, а тут этот… гусар. Погубит тебя, Машка, попомнишь мои слова!

— Так, так, так! А вот с этого места поподробнее, я попросил бы, — Слава выглянул из-под раковины, — что за люди, насколько приличные и в каком количестве?

— Да, — поддержала его Маша, — мне тоже было бы ужасно интересно это послушать!

— Ой, вот набросились на больного старика! Ну приврал немного, для яркости, чего смотрите, как сычи на болото?

— Да ты, Петрович, врёшь как сивый мерин!

— Я пью как сивый мерин, а вру иногда, чтоб жизнь вам малиной не казалась. И вообще, Машка, иди вон с Егором «Утреннюю почту» смотреть, мы тут без твоих женских чар с краном справимся.

— Славон, — заглянул Петрович под раковину, когда Маша, хлопнув его полотенцем по спине, вышла, — пи-сят грамм будешь?

— Петрович, ну ты что! Мне же ещё гражданских в кино вести и в музей!

— Тогда я сам, если ты не против.

— А открой-ка кран мне заодно. Нет, подкапывает ещё — закрывай взад!

— Ты, Славон, на меня не обижайся, — Петрович чем-то позвякивал, а потом булькал и крякал наверху, — я против тебя лично ничего не имею. Парень ты, вроде как, ничего. И Машке мужик нужен, это и сове понятно, но вот после того своего, отца Егорова, как она убивалась тут, ты себе не представляешь. Как тень ходила, потом выкарабкалась кое-как, недавно вот совсем, а тот, как разошлись — ни слуху тебе, ни духу, ни алиментов. Козёл, короче. Ты, Славон, не козёл же? Ну я вижу, что не козёл, но Машку ты не обижай мне. Я, Славон тут-то тебе не опасен, но если что, то на том свете найду тебя, и спуску не дам, и черти тебя не спасут. Я в морской пехоте всю войну от сих до сих! Сорок пять минут в заливе плавал в декабре, как с катера смыло, все думали сдохну, а я вон тебе — живее некоторых живых. А так ты решительнее с ней, она баба хорошая, но малахольная мальца, так что ты, со всем пролетарским напором, — раз её и на матрас!

— О чём вы тут? — вернулась Маша, — Эй, вы что, пьёте, что ли?

— Я — нет! — крикнул из-под раковины Слава.

— А я у тебя разрешения забыл спросить! Понял, Славон, как надо-то?

— Да понял, понял! Открывай кран!

Слава вылез наружу.

— Всё стало лучше, чем было! Пользуйтесь, на здоровье!

— Ну я пошёл тогда, раз мужская сила тут теперь за ненадобностью. — Петрович вышел.

— Так о чём вы тут, если не секрет? — спросила Маша, подавая Славе полотенце.

— Да какие секреты? Учил меня Петрович как охмурить тебе половчее.

— А оно тебе надо?

— Маша, ну очевидно же, что надо.

— Ладно. Ну и как? Научил?

— Ага, теперь точно не уйдёшь из этих лапищ, Мария!

— Это мы ещё посмотрим. Вячеслав, а ты, прости меня, но понимаешь же, что у меня ребёнок?

— Да ладно? А где ты его прятала всё это время?

— Да ну тебя!

— Маша, собирайтесь — у нас сеанс через час.

— А билеты возьмём?

— Я взял уже, Маша, ну что за приличные люди до этого за тобой ухаживали, я не понимаю? И где ты взяла их в культурной столице?

— Котлеты в холодильнике, поешь, пока мы собираемся. Ухажёр.

На улице и правда подморозило. Снега не было, но ощущение было такое, что он вот-вот пойдёт — им почти что пахло в воздухе. И высушенный морозом город был не мокрый, что уже хорошо, и ветер, дувший с залива (это им сказал Слава) был холодным и свежим — люди кутались от него в шарфы и натягивали шапки поглубже, побыстрее стараясь заскочить на станцию метро или в магазин.

День прошёл замечательно, и было непонятно, как он мог так быстро кончиться. Сначала в кино, на мультфильмах, а потом в музее всем троим было весело и уютно, Слава много шутил, Маша много смеялась, а в музее Слава так и вовсе поразил её своими знаниями о художниках и обстоятельствах сюжетов картин. Вечером, в кафе, все с аппетитом ели (до этого перекусывали на ходу пирожками) и Егорке взяли вот такенное мороженое. Там же, в кафе, Маша со Славой заметно погрустнели, но когда Егорка спрашивал их, чего они такие кислые, сказать ничего не могли, а только отнекивались и натянуто улыбались, и Егорка удивлялся, но потом уже, когда вырос и вспоминал эти дни, понимал, что они уже тогда жутко не хотели расставаться, что удивительно — ведь пару дней всего, как знакомы.