Эдуард Овечкин - Норд, норд и немного вест

— Понимаю. А ты любишь меня?

— Да.

— Ну скажи просто так, а потом, как случай подвернётся, скажешь торжественно.

— Я люблю тебя, Маша.

— Жаль, что тебе надо уезжать, Слава. Я так не хочу.

— Я писать тебе буду, и ты мне пиши, а потом я прилечу к Новому году на пару дней, договорюсь там и потом опять будем писать, у меня выход в море после будет, месяца на три — вот тут ты должна будешь перетерпеть, а потом снова отпуск, мы поженимся, и вы со мной поедете. Поедете же?

— Погодите, Вячеслав, — Маша привстала на локте и посмотрела на него сверху вниз, — так вы меня сейчас замуж позвали? В такой вот мало торжественной обстановке? Без коленей и цветов?

— На колени-то я могу встать, — Слава дёрнулся было, но Маша его не пустила, — с цветами-то вот, конечно, загвоздка. Пойдёшь за меня замуж? А цветы я потом донесу, ты не беспокойся…

— Да, именно о цветах я больше всего и беспокоюсь. Как вы проницательны, Вячеслав, просто спасу от вас нет!

— Так пойдёшь?

Маша вздохнула и легла обратно.

— Не знаю, я девушка порядочная, должна же подумать.

— Логично.

Помолчали пару минут. На стене тикали часы, и где-то вдалеке были слышны гудки машин. Оба смотрели в окно, которое было чернее стен и их отражения, призрачные и с размытыми контурами, лежали там и смотрели на них в ответ.

— Ну как, подумала?

— Подумала.

— И каким будет твой положительный ответ?

— Положительным.

— В смысле, да?

— А это для тебя положительный ответ?

— Да.

— Точно?

— Точнее не бывает. А что за вопросы?

— Слава, ну мало ли, может, ты из приличия предлагаешь, знаешь, а сам не дышишь, и отказа моего ждёшь, и думаешь: хоть бы, хоть бы сказала «нет».

— Повезло тебе, Маша, что я обижаться не умею.

Везучая ты.

— А так бы что?

— Обиделся бы. Что.

— И замуж бы не стал больше звать?

— Стал бы. Но обиженно.

— Я как-то без боя сдаюсь, вроде бы? Нет? Я не должна поломаться как-то или что там ещё принято в таких случаях?

— Не-е-ет, что ты. Это — пережитки прошлого.

— Ну тогда я согласна. А мы сможем? Я в том смысле… Как ты думаешь, у нас получится?

— Конечно, Маша, получится. Ты в надёжных руках и никуда из них не денешься!

— Убери руку с моей задницы.

— В смысле?

— В смысле щекотно, я сейчас смеяться начну и Петровича разбудим.

— Ага, — сказал Петрович из-за стенки, — именно смехом-то вы меня и разбудите!

Ушёл Слава под утро, к открытию метро, когда Маша засобиралась к Егорке — им не хотелось явно показывать, что Слава ночевал тут. Правда далеко он не ушёл и через час вернулся (для Егорки просто пришёл), чтоб проводить их в садик и на работу. Остальные дни были ли, не были, но промелькнули, как один миг, и в первый раз они расстались надолго.

— …и вот я думаю: раз на «Лебедином озере» она явно засыпает, хоть спички в глаза ей вставь, а то перед людьми неудобно, а если и не спит, то с таким видом сидит, ну только что семечки не щёлкает, — то опера, очевидно, не вариант. А свожу-ка я её на спектакль. Смотрю, значит, афиши и — опа, в Малом драматическом дают «Пиковую даму»! Ха, думаю, ну Пушкин, ну сукин ты сын, — опять приходишь на помощь жаждущим женских ласк особям, типа нас с тобой! Беру билеты — идём. Там я монокль ей, программку, все дела, в антракте — буфет, эклеры, ей — шампанского, себе — «араратика». Вот он, горжусь собой, каков я прынц прямо, — женщине перед спариванием культурный уровень поднимаю, предварительно ласкаю её балетом и классикой, а не тупо по ресторанам! И вот. Дело за середину, смотрю: как-то нервничает она, елозит по креслу. Что, шепчу, мон амур, вас так тревожит, смею ли я спросить? А она мне: больно уж за Германна волнуюсь, повезёт ли ему? В смысле, говорю, как это? Я, понимаешь, что думаю за тонкие материи такие, как это … ну… не может же она не знать вот этой вот истории? Ну кто не знает, чем там всё закончилось? Ну серьёзно? Белого медведя на полюсе спроси — и тот ответит, чем всё кончится! А она, говорит, да как же вам не интересно, чем там всё кончится! Экий вы, добавляет, бесчувственный человек! И тут я, Слава, понимаю, что вот и сиськи у неё с мою голову размером каждая, и вот бёдра там, и глаза с вот такими ресницами, и ланиты, и коса до жопы, и чем там они ещё нас привлекают, а всё тает в моих глазах и какой-то дымкой отчаяния покрывается! Ну вот как её это… того? А? А поговорить потом? Или что, бежать сразу после спаривания? Аллё, Славик, да ты слушаешь ли меня?

Недавно проехали Свирь, и за окном мелькала уже Карелия. Поезд шёл быстро и чем дальше уходил от Ленинграда, тем больше снега было за окном. Деревьев уже не было так жалко — они стояли не голые, унылые и застывшие от холода, беспомощные и никому не нужные, а, как степенные матроны, укутавшиеся в толстые снежные шали, просто отдыхали до весны. В купе они были вдвоём и млели от жары, глядя на царство зимы и не видя, а только чувствуя холод. И чем было ещё заниматься, как не рассказывать? Но Слава сидел напротив Миши, смотрел в окно на мелькающие километры, и чем дальше, тем больше тух.