Эдуард Овечкин - Норд, норд и немного вест

Ну вот чудной, подумала Маша, как бы я тебе написала, если я и адреса твоего не знаю? И села писать ответ. Первое письмо показалось ей скучным, и она его порвала. Во втором, перечитывая, нашла три грамматических ошибки, и одну удалось исправить незаметно, а две другие превратились в помарки, и пришлось всё переписывать, потом, пока переписывала, пришла в голову ещё одна мысль и в итоге ответ её, который она планировала отправить назавтра, растянулся на три дня. Как раз пришла посылка от Славы.

Распечатывали все вместе: Маша, Егорка и Петрович, у которого был гвоздодёр, а потом он и остался — не чужой же.

В посылке были: игрушка для Егорки (набор революционных матросов), стопка шоколадок, несколько банок икры, вяленая вобла (если сами не едите, то отдайте Петровичу, а, если едите, то поделитесь — инструктировала записка, вложенная в посылку), сгущёнка, ещё какие-то консервы и пакет конфет.

— Всё ясно, — сказал Петрович, — подводник он у тебя.

— Откуда тебе это ясно?

— Ну сама на набор посмотри: или подводник, или на складе где приворовывает. Но рожа у него приличная, на крысу не похож. Значит, — подводник. Я тебе говорю.

— Маша твоя? — Миша заглянул сверху вниз на фото, — дай погляжу.

Слава сидел на кровати и читал письмо. Они только что пришли со службы, и Слава только разулся, снял шинель и расстегнул китель, и уселся читать — ждать больше не было сил. Миша же переоделся, сходил умыться и поставил греться суп на плиту.

— Да она вообще красавица у тебя! — Миша рассматривал фото — Как тебе так подвезло-то? И эти (Миша показал грудь) такие ого!

— Миша! Фу! Дай сюда фото! Одно у тебя на уме, пошляк!

— Вот уж совсем и не одно, но и это — в том числе! А чего сразу пошляк-то, ну ты вот и внимания не обратил на это ни разу, да?

— Ну при чём тут это?

— А что тут причём? Характер у неё золотой? А ты его знаешь, характер тот? Сам-то втрескался за красоту, в том числе, и за сиськи, а пошляк — так Миша! Ну вы подумайте, какие мы все нежные тут, а? Суп-то будешь? Наливать на тебя?

— Наливай, но лучше не на меня, а в тарелку. Что там у нас гороховый брикет опять?

— А ты другого свари, раз тебе брикеты мои не нравятся! Я в него картошки даже накрошил — не суп, а наслаждение!

Ели сначала молча.

— Слушай, а пацан вот с ней — это сын её?

— Ну а кто? Понятное дело, что сын.

— И как ты к этому относишься?

— К чему «к этому», Миша?

— Ну что ребёнок у неё чужой?

— Что значит «чужой»?

— Ну то и значит, Слава, что не твой.

— Подожди, я вот сейчас плохо тебя понимаю, а как я могу к нему относиться?

— Слава, ты не заводись, я тебе сейчас объясню давай: ты можешь на него не обращать внимания, терпеть или, например, попробовать полюбить. Ты же сейчас по уши, это понятно. Но это же ребёнок, а не котёнок, ты же понимаешь, что он навсегда?

— Нет, блядь, Миша, я в детдом его сдать планирую!

— Но на вопрос-то ты мой не ответил, не думал об этом — признайся?

Слава отложил ложку:

— Не думал, да, но и думать не собирался. Он же её ребёнок — так? Так. А значит, если я её люблю, то и ребёнка её люблю, что тут думать? Да и парень он мировой — вот увидишь, вы с ним подружитесь!

— Да мы-то подружимся, в этом я и не сомневаюсь. Я про тебя спрашивал, но теперь спокоен, вижу, что психуешь, значит неравнодушен.

Миша отодвинул тарелку и встал.

— Тарелки тебе мыть! Во-первых, я грел, а во-вторых, морской закон — кто последний, тот и папа!

— Э, а доедать кто будет?

— Дедушка Ленин в обществе чистых тарелок, а я — сыт!

Миша взял с полки книгу и повалился на кровать.

— Тем более, что ты вот с Машей теперь, тебе и посуду мыть в радость, а мне продолжать страдать от одиночества и ждать свою королевну неизвестно сколько! Пожалел бы меня… Друг ещё называется!

Дальше дни замелькали, как деревья в окне скорого поезда: к концу декабря готовились сдавать последнюю задачу и в феврале идти в автономку, и поэтому дни хоть отличались один от другого, но были так загружены рутиной, что, оглянувшись назад, было их и не различить. В следующий раз Слава с Машей встретились на Новый год.

Слава прилетел тридцать первого в обед и гордо сообщил, что вырвался на целых три дня и обратно полетит аж третьего с утра.

— На два с половиной выходит! — машинально поправила его Маша.

Она отпросилась с работы, не было сил ждать до вечера.

Шли от метро домой, и Маша обнимала его с одной стороны, а Егорка топал, держась за ручку чемодана, с другой.