Франц Холер - Платформа №4

Человек, назвавшийся Майером, позвонил Изабелле на ее городской телефон вскоре после того, как Зара с Вероникой вышли из дому, и предложил встретиться.

И вот они сидят на деревянных скамьях в пивной, перед каждым чашечка кофе на столе, и Изабелла отвечает на его вопросы:

— Именно так. К сожалению.

— Упал и умер на вокзале Эрликон?

— Я же вам сказала: да.

— В прошлый понедельник?

— Да, в понедельник.

— А вы его подруга?

После секундного колебания Изабелла изрекла:

— Стала подругой после его смерти. Майер не поверил своим ушам:

— Это что ж такое означает?

Изабелла принялась растолковывать, как она познакомилась с ним за две минуты до смерти и как потом прониклась чувством, что должна ему помогать.

— Покойнику — помогать?

— Помогать можно и умершему человеку. Например, поддержать его достоинство перед лицом таких, как вы.

— Не болтайте ерунды.

— Так почему же вы не хотели, чтобы он попал на похороны своей приемной матери?

— Да что вы там знаете про его приемную мать!

— Знаю очень мало. Может, вы мне что-нибудь и расскажете?

— Я рассказываю только то, что мне захочется!

— Это я уже заметила.

Изабелла крутила в руках крышечку от сливок для кофе. На крышечке изображение вывески пивного ресторана, овал со швейцарским флагом под словом «ФЕДЕРАЛЬНАЯ», написанным большими буквами. Из пивной палатки неслась песня «Такой день», женский голос вдруг оборвался на слове «прекрасный» и скоро зазвучал снова, но уже в сопровождении какого-то дрожащего музыкального инструмента.

Майер держал в руках подставку под пиво — они лежали повсюду, синие, с надписью «Наш Октоберфест!», — и время от времени постукивал ею по столу.

— С чего вы взяли, что Матильда Майер — его приемная мать?

— Так сказала его жена.

Майер сощурил глаза. До сих пор Изабелла ни о какой жене не упоминала.

— У него была жена?

— Да, в Канаде. Вы ведь знаете, что он жил в Канаде?

Майер кивнул.

— Он умер, жена прилетела на другой день.

— И что же еще она вам сказала?

— Она почти ничего не знает о его прошлом. Майер вскинул брови, пивная подставка зависла в воздухе.

— Вам от этого легче? — чуть помедлив, осведомилась Изабелла.

Майер не ответил, лишь взглянул на нее и снова принялся постукивать подставкой по столу.

— О его прошлом сказать особо нечего.

— Значит, вы ему почти брат?

— Брат? Нет. Он жил у нас, это да.

— Как долго жил?

— Пока ему не пришлось уйти.

— Почему же ему пришлось уйти?

— Наделал дел, вот и пришлось.

— Куда же он ушел?

— В исправительное заведение, вот куда.

— В какое именно?

— Понятия не имею. С тех пор я его никогда не видел. Но почему вас все это интересует?

Изабелла подняла голову и уткнулась взглядом в зад огромного разноцветного ангела, прикрепленного тросами к перекрытиям свода и к боковой стене. Посмотрев затем на Майера, она улыбнулась:

— Потому что я с ним дружила.

Майер выдавил из себя нечто вроде смешка и покачал головой:

— Ну-ну, дружила она. С покойником.

— Да. И с его вдовой. Она тоже хотела бы узнать больше о его прошлом.

— Не знала ничего, так и дальше знать не надо. И пусть себе радуется.

— С ним плохо обращались?

— Не хуже, чем с нами.

— С вами? У вас были братья и сестры?

— И сейчас есть. Брат есть. Зачем вы об этом спрашиваете? Я вот вас не спрашиваю про ваших братьев-сестер.

— Да пожалуйста, спросите!

— Какое мне до них дело?

От киоска раздались детские крики. Двое темнокожих мальчишек с кикбордами приставали к матери, замотанной в одеяние до пола и в платок, чтобы та купила им какой-то пряник, он среди других свисал с перекладины на цветной ленточке. Мать, ответив решительным отказом, пошла себе дальше, а мальчишки раздосадованно вопили, но потом все-таки поехали за ней.

— А кто такая его тетя? — Изабелла продолжала расспросы.

— Кто-кто?

— Тетя, от которой он узнал, что приемная мать умерла. Она ведь и вам тетя?

Майер отхлебнул кофе и вытер рот тыльной стороной ладони:

— Понятия не имею. Может, кто-то из интерната.

Изабелла внимательно смотрела на него, как смотрят на пациента, страдающего деменцией. Ясно было, что он лжет.

— Из-за каких же дел он угодил в интернат?

— Хуже не бывает. Разрушил всю нашу семью.

— Жене он говорил, что никогда не делал ничего дурного.

— Вот как? Говорил. Такое любой скажет… в Канаде-то.

— А если это правда?

— Но это неправда! — И он стукнул кулаком по столу, только ложечки звякнули.